Там, где начинается Россия

Подробности

Опубликовано: 04.05.2025 21:31

Просмотров: 77

Когда прошлое с нами

Николай Леонидович Бушнев многие годы (до своего отъезда в 1993 году в Адыгею) проработал на Камчатке на разных должностях в производственном объединении «Камчатлес» и, соответственно, жил то в Усть-Камчатске, командуя сплаврейдом, куда приводили плоты, то в Крапивной и Козыревске, где велась заготовка леса, то на командных уже должностях в камчатской столице.

Характер его был по тем временам не «стойкий» и не «нордической», хотя ходил в начальниках и жил на Севере, почему и получил прозвище «Джигит» -- был первым заводилой веселых гуляний, походов и экспедиций.

Гуляния, хотя и веселые, остались в прошлом, как и турпоходы, а вот экспедиции, которые удалось осуществить, не только остались в истории, но и стали основой для ЕГО ПЕРВЫХ литературных произведений.

Собственно, с них – точнее с отчетов об этих экспедициях -- все и началось. А если еще точнее – с неудовлетворения от того, в каком истерзанном виде эти литературные уже впечатления появлялись на газетных полосах – вымороченные, скучные, подстриженные под одну «гребенку» газетного шаблона, лишенные самого главного – того, что запомнилось в этих экспедициях, что тронуло душу... А это были, конечно, не газетные лозунги и идеологические штампы, которые, не стесняясь врубали в живой текст местные «коррэспондэнты», а живой язык, живой взгляд и интересные люди...

Но тогда все это осталось «за кадром» -- так как переполняющие голову мысли, а душу – чувства, рожденные в результате этих встреч, разговоров, интересных историй, требовали своего творческого решения, какого-то выхода, выплеска...

И заброшенная Успенская церковь в старинном селе, некогда бывшем казачьем остроге и даже камчатской столицей – в Нижнекамчатске, встреченная на пути агитпробега, посвященного 100-летию со дня рождения Владимира Ильича Ленина, захватила душу более чем революция и революционеры, -- и Николай Бушнев на долгие годы засел за литературный труд, который стал лучшим историческим романом о начальном периоде освоения нашего полуострова – «Ясак и пашня».

А затем родился и второй роман – о человеке, который открыл россиянам промысловый путь к освоению земли, которая и вошла в мировую историю как Русская Америка, -- «Нести свой крест».

А недавно он (каюсь, не без моего в том участия) вернулся к тому, с чего и начал – к тем литературным записям (точнее, хранящимся к у него черновикам тех литературных записей, которые он хотел опубликовать в те давние и славные времена, когда совершались эти экспедиции – более полувека назад).

Спрашивается: а кому это сегодня надо?

Отвечаю – всем. Всем без исключения. Ибо потеря памяти – это потеря жизненного пути. А историческая память нации – она слагаема из памяти каждого из нас. Потеряли мы память – и потеряли великую державу. Отступили от своего жизненного пути служения Отечеству -- и получили взамен государство, в котором все покупается и продается...

А теперь, прочитав эти рассказы, может быть, станет понятным, почему трое «безумцев» пошли в экспедицию, которая могла закончиться для них трагически...

Или зачем нужно было преодолевать три с половиной тысячи километров по реке Лена, чтобы написать несколько страниц очерка?

Да, это было, как принято сегодня говорить, другое время, другие люди, другая страна...

Только вот этими другими – оказывается, были... мы сами.

Сергей Вахрин,
член Союза писателей России

* * *

В разгаре лета, перед обедом мне на работу позвонил журналист газеты «Камчатская правда» — Володя Гусев. Мой хороший знакомый, которого я часто сопровождал по предприятиям «Камчатлеса», когда ему поручали осветить ту или иную проблему в лесной отрасли Камчатки. Мы с ним сдружились так, что на его недавней свадьбе, я был «дружком».

— Ты где будешь обедать? — спросил он.

— Как всегда в кафе «Весна», — ответил я

— Ты вот что — дуй к нам. Галя такие рыбные котлеты приготовила. Да и мне с тобой срочно поговорить надо. Вскоре мы уже сидели за столом, у которого суетилась его жена Галина.

— Так вот, — обратился он ко мне, — редактор посылает меня на Командоры. Чего-то там у них на звероферме снижаются показатели по воспроизводству песца. Хотя по разведению норки там хорошие приросты. А их местная «Алеутская звезда» почему-то не отражает эту проблему. Вот меня на недельку туда на «разбор полётов».

Я с собой Галю беру, это как свадебное путешествие нам будет. А там корреспондентом газеты мой однокашник Толька-журналюга. Давно к себе приглашал. А сейчас на лето он жену с сыном на Кубань отправил. Говорит, что ребёнку третий год пошёл, а он солнце редко видит. Так что с жильем проблемы нам нет. В летний сезон местная гостиница всегда забита, а у нас — Анатолий. Ну, ты понял, к чему я так подробно. Давай с нами. Толян нас по острову поводит. Он там уже освоился и знает что и где. Поглядим на самый краешек страны. Ты же сам говорил: «Вот бы на Командоры попасть». Решайся. Через два дня теплоход «Петропавловск» отходит.

С радостью, что сбывается моя сокровенная мечта, я согласился:

— Замётано. Вовка, сейчас я бегу в объединение, думаю, что отпрошусь в счет очередного отпуска. К вечеру зайду и договоримся, чего с собою брать.

***

В назначенный день Владимир, Галина и я с внушительными рюкзаками с причала Морского порта города Петропавловск-Камчатского по трапу поднялись на палубу грузопассажирского теплохода. Разместившись по своим каютам и, оставив там вещи, мы собрались на палубе полюбоваться на окружающую красоту Авачинской бухты во время выхода теплохода в океан. Погода благоприятствовала. Сверкало солнце с синевы неба, и ветерок с земли тянул в сторону океана. В легких курточках мы, положив локти на перила высоких бортов судна, наслаждались красотой проплывающих мимо нас береговых сопок, взлохмаченных лесом, и торчащих из воды останцев горных пород, которых в народе называют — «Три брата». Чем дальше мы уходили от бухты, тем больше чувствовалось дыхание океана. Тепловатый ветерок сменился на влажную охлаждающую тягу воздуха. Палуба теплохода всё заметнее стала менять своё положение, дезориентируя нас в пространстве. А когда, обогнув мыс Шипунский, теплоход взял курс на Командоры и совсем лишился защитного влияния Камчатского полуострова, то сразу попал в безраздельную власть ветра и волн океана. Судно сильнее закачалось на пологой длинной волне. Началась качка. Усилился ветер с океана, увеличивая качку теплохода. Когда палуба будто уходила из-под ног, у меня немного замирало сердце и невольно подтягивался вверх желудок. У некоторых пассажиров начались приступы тошноты, и палуба быстро стала пустеть.

— Э-э-э, «дурна курятина», — выругался Гусев и ухмыльнулся. — Заметь, не Гусятина. Мне от тошниловки рецепт подарили в редакции. Это коньячок с малой закуской. Идёмте в кафе-ресторан, как бы и нас не развезло. Да и колотун уже. Смотреть нечего, берегов почти не видно.

И мы поспешили с палубы.

В кафе-ресторане было тепло и уютно. Просторный светлый зал оказался почти полным. Мы сели за столик у окна.

— Глянь, народ-то крепкий, не все качки боятся, — заметил я.

— Теплоход вдоль Восточного побережья Камчатки идёт. Значит, среди пассажиров большинство рыбаков да флотских, а им эта качка в привычку, — ответил Владимир и добавил. — Так, закусь не заказываем. Чуть чего, она ведь назад выскочит. Зачем деньги на ветер?

— Ну хоть по плитке шоколада, — попросила Галина.

— Коньячок болгарский «Плиска» под шоколад — хорошо будет, — согласился он.

Вовкин рецепт оправдался. Под шум разговоров и музыки мы незаметно осушили графинчик. Со столика напротив, где сидели крепкие на вид мужчины с обветренными лицами и две женщины «бальзаковского» возраста, поднялся один из них и подошел к музыкантам:

— Парни, сбацайте чего-нибудь, чтобы душа развернулась!

— Чего хочешь? Заказывай, — согласился тот.

— Давай, ну… такую… «Семь сорок».

Доставая из кармана деньги, клиент попросил:

— Только объяви, что это в подарок друзьям-рыбакам с острова Карагинский.

Грянула задорная музыка, и столик напротив опустел. Мужчины и женщины под приличную качку палубы, притоптывая и вихляя задами в такт музыки, как бы танцуя, входили в задор, пытаясь устоять в танце.

— Во, дают. Наверное, чем больше выпьешь, тем ровнее будет казаться палуба, — заметил я.

— А что, надо испытать. Давай еще закажем по соточке, — согласился Володя и подозвал официантку.

После очередной выпивки слабым звеном в нашей компании оказалась Галина. Ее стало серьезно подташнивать, и Володя увёл жену в каюту. Через некоторое время я уже собрался удалиться, как он вернулся и доложил.

— Да-а-а, пришлось ей пообнимать унитаз. Уложил ее. Хорошо в каюте санузел есть. А я, действительно, вот шел сюда, а качку не чувствовал. Можно бы еще выпить, но полежать надо, чуть протрезветь. Не то через часа четыре прибудем, а морды пьяные.

***

Поселение Никольское, ныне столица Алеутского национального округа, прижималось к небольшому заливчику океана, неподалеку от речушки, впадающей в этот залив. Дощатые причалы пристани и погрузрайона, рядом склады для перевалочных грузов, портовые сооружения и вбитые сваи для причаливания грузовых барж, плашкоутов — всё это заслоняло само селение, в котором многоквартирные двухэтажные дома из бруса на внушительных фундаментах. Щитовые дома, двухквартирки и потемневшие от времени исхлёстанные штормовыми ветрами и пургами бараки да частные дома с неприглядными сараями и пристройками. Вид столицы показался мне неопрятным, с налётом коммунальной неухоженнности.

Из-за небольших глубин бухточки наш теплоход остановился на рейде перед посёлком. К нему первым причалил пограничный катер, и на палубу поднялся пограничный наряд для проверки документов у пассажиров, прибывших в этот пункт назначения. Вскоре к теплоходу катер подвёл плашкоут, а нас, прибывших на Командоры, провели на грузовую палубу. Там кран-балкой опустили на палубу деревянный поддон, установленный в крупновязанную сетку, и мы, пассажиры с вещами, по нескольку человек заходили на него, прижимаясь друг к другу. Включилась лебёдка, защитная сеть, приподнимаясь, натянулась, и поддон вместе с нами плавно пошел вверх. Повернувшись, кран-балка зависла над палубой качающегося на волне плашкоута. Когда поддон гулко ударился об эту «дышащую» на волне палубу, мы, сбившись в одну кучу с вещами, облегчённо выдохнули. Чертыхаясь и смеясь, спешно покинули поддон и стали на плашкоуте дожидаться выгрузки остальных.

Вскоре буксир подвёл наш плашкоут к пристани порта, и мы сошли на берег. Анатолий, чернявый крепыш, в непродуваемой летней куртке и резиновых сапожках искренне радостно встретил нас. Мы пошли в его двухкомнатную квартиру, которую он получил, когда приехал сюда по распределению работать журналистом. Жильё было в новом многоквартирном доме, неподалёку от тоже новых: магазина, аптеки и детсада. Похоже здесь, на возвышенном месте посёлка, новыми домами и будет прирастать Никольское.

Вечером Вовкин однокашник потчевал нас ухой из красницы и малосольной камбалой, приговаривая:

— Ушица свежая. Рыбаки из Госпромхоза утром в магазины привезли. Сейчас на озере Сараном её ловят. Нерка уже прошла, сейчас кета идёт, а к осени и кижуча там брать будут. Так что в продаже всегда свежак, — и добавил. — О, Вовка, я тут деликатес приготовил — вкуснятина-а и не хуже краба. Это моллюски морские, камнежилками называются. Я их еще в мае набрал на прибойке и наморозил. Когда надо, отвариваю и смакую.

Он из кастрюльки споро наложил в тарелку хвалёную закусь и поставил на стол.

— Под рюмашку пробуем?

Когда мы отведали блюдо, Анатолий вопросительно посмотрел на нас. Володя мотнул головой:

— Да, вкус намного приятнее вида, — и обращаясь к Галине, пребывающей в нерешительности, добавил, — советую, даже очень вкусно.

***

Утро выдалось совсем пасмурным. В безветрии туман стоял стеною, скрывая окружающий мир. Вглядываясь в окно, Анатолий заметил:

— Тут часто так. Океанский холод на тёплую землю — вот и туман, но к обеду первым ветерком снесёт эту серость, — пояснил он и обратился к Владимиру:

— Постарайся сегодня все дела-заботы утрясти, чтобы два-три дня урвать нам на осмотр острова. Теплоход вернётся с Севера через четыре дня, ведь этот рейс у него без захода на Чукотку. Да, Володька, советую сначала на звероферму сходить. Переговори с кем надо, а уже потом в Райком партии иди, — посоветовал он. А я себе тему уже придумал на эти дни и с редактором своим согласую.

Позавтракав «доедалками» от вчерашнего пиршества, корреспонденты направились к выходу. Анатолий, обернувшись к Галине, предложил:

— А к обеду чего-нибудь сами придумайте. Холодильник вон там, морозилка рядом. В ней еще две рыбины замороженные лежат.

— Да разберёмся. Вам удачи в делах, — напутствовала их Галя, технолог пищевой отрасли. Как только парни ушли, она на листке бумаги написала список желательных продуктов и, подавая мне, распорядилась:

— Будем пельмени из красной рыбы делать, да смотри, только белую муку бери, а то Вовка мне однажды ржаной припер вместо белой и отговаривался, что такую дали. Да не забудь взять авоську.

Магазин был неподалеку. Он оказался просторным и чистым, все по стандарту: на стене полки, прилавок, весы на нём, сбоку бухта обёрточной бумаги, а в углу три фляги с молоком. Пока две продавщицы бойко обслуживали покупателей, я, ожидая очереди, блукал глазами по полкам.

— Так коньяк «Плиска» есть, о даже ром «Нэгро» рядом с водкой стоит. А вон и консервы «Китовое мясо», а в стеклянных банках болгарские помидоры, салаты. Да, всё, как у нас на Камчатке, — отметил я.

Когда, отоварившись, вышел, заметил, что туман изрядно рассеялся. От порта доносился гул и шум работающей техники и кранов. На рейде стояло грузовое судно «Вася Курка», из которого на плашкоуты сгружали пиломатериал. Мимо меня от порта проехал самосвал с углем в сторону котельной. «Жизнь кипит» и на окраине страны, подумалось мне.

Выставляя продукты на стол перед дежурной по кухне Галиной, я комментировал:

— Мясо китовое разогреть и обложить болгарским салатом — это на второе. Отставив в сторону бутылки коньяка, я вынул большую бутылку рома, поставил на стол к продуктам и сказал:

— А это дамское, видишь, на этикетке с какими губищами негритянка нарисована.

— Ну, да… Видимо, муж ей по губам настучал, чтобы не пила это. Уж лучше водку «Туча» пригубить, чем это приторное пойло, — ответила патриотка Галя.

Когда мы налепили первый противень пельменей, пришел возбужденный Анатолий и с порога порадовал:

— Всё! Уломал редактора, завтра идём. Вижу, Володьки нет, задерживается, знать дел у него там немало, да и пока туда-оттуда пешком…

— Давай пельменей отварю? — предложила наша повариха.

— Нет, я лишь почаюю. Там брюшки нерки малосольные в холодильнике, как говорится, посолонцую и побегу. Мне в конец села надо. Хочу взять у Степаныча спиннинг и тонкие резиновые японские сапоги. Завтра мы по плану на озере Сараном будем, и это нам пригодится. А вернусь, Володьку дождёмся, и тогда плотно насытимся.

Мы тоже соблазнились на солонцевание и присоединились к хозяину. Тающее во рту нежное мясо нерки запивали крепко заваренным чаем — красота! Когда Анатолий засобирался уходить, я тоже решил прогуляться по посёлку к причалу порта.

— Галя, ты на хозяйстве. Вдруг Володька придёт, а дом закрыт, — скорее попросил, чем скомандовал хозяин, и мы вышли.

Я направился в сторону порта, океан притягивал меня своей необъятностью. Туман поднялся, но совсем еще не очистил небо.

Солнце чуть подсвечивало небо, отчего водная даль океана казалась седой, как и небо, поэтому накаты волн казались свинцовыми, они лениво перекатывались, с шумом растекались по песчаной отмели. Откатываясь назад, волны как бы выманивали к себе из зеленого берега небольшую речушку, бегущую в заливчик. На пассажирском причале в легких одеждах рыбачила разновозрастная ребятня, кто стоя, кто сидя, вооруженная удочками-дёргалками. Они время от времени, дёргали удочками и часто меняли наживку на крючках. Если кому повезло, другие без зависти радовались чужому улову. У некоторых были уже по две-три темноспинных камбалы. Тут со стороны речки подбежал босоногий пацан с закатанными до колен штанинами брюк и, свистнув, прокричал:

— Федька, чего тут застрял? Пойдём к речке. Там в большой затон приливом столько камбалы нанесло. Мы с Витькой уже по ведру накололи, — и, помахивая деревянным дротиком-наколкой, скомандовал. — Бросай, говорю! Быстро!

Рыбаки на причале насторожились и человека три, схватив свои ведра и снасти, побежали вслед за гонцом. Глядя на них, я подумал: «Надо же, какая закалка у пацанов! Налегке у моря даже босиком по заливчикам, а лето-то здесь лишь тогда, когда солнце в зените». И тут, возможно, природа услышала мою мысль. Солнце, прорвав хмарь, сразу оживило и окрасило всё вокруг. Под ласковым светилом океан вспыхнул темно-голубым цветом. Я невольно отметил себе: «Эта неустойчивая погода, вид посёлка — как похоже на Усть-Камчатск».

Набродившись, вернулся, когда Володя и Анатолий уже утрясали свои рюкзаки.

К озеру Саранному

Утром встали пораньше, Анатолий сразу к окну и, оценив погоду, заметил:

— Туманчик редкий, значит, быстро сойдет. Так что дождя не ожидается, -обнадёжил он.

Вскоре полные решимости ринуться в поход, невзирая на погоду, мы взвалили на себя «Абалаковские» увесистые рюкзаки с едой и запасной одеждой. Анатолий, подсовывая прорезиненный плащ под клапан рюкзака, спросил:

— А вы-то плащи не забыли?

— У нас по шесть квадратов целлофана. Если сырость или дождь, накидываем и вместе с рюкзаком защищены, — ответил Владимир.

За посёлком Анатолий вывел нас на след от вездехода. Это госпромхозовские рыбаки два раза в неделю проезжают тут на Саранное озеро. Там добывают рыбу для звероферм и магазинов.

— У озера госпромхозовский дом стоит, будет где переночевать. Нам всего-то около двадцати пяти километров пройти до озера, — пояснил он.

И мы, по ходу продвижения, осматривая просторы тундры, шли вдоль вездеходного следа, сгорбившись под рюкзаками. В такт шагов побалтывались, висящие у нас на шеях фотоаппараты, бинокли, пристегнутые к рюкзакам алюминиевые кружки да котелок. Туман окончательно рассеялся, и солнце расцветило густотравную, сочную тундру.

— Какая же это красота — летняя цветущая тундра. Вокруг раздолье, простор для глаз. Воздух чист, а легкое дуновение ветерка обдаёт тебя то настоем цветущих трав, то солёностью океана — отчего душа ликует. Тундра — это обширная равнина с мшистыми берегами озер и с множеством извилисто-петляющих ручейков, у которых всегда суетятся кулики да небольшие птички — пуночки. А некоторые озёрца будто обрамлены белоснежными цветами пушицы. Иногда с какого-нибудь водоёма внезапно вспорхнёт пара уток и с посвистом крыльев унесётся вдаль.

Мы шли неспеша, часто останавливаясь то у поляны с ромашками, а то и в низинке, буквально усыпанной желто-горячей ягодой — морошкой. Вот тебе и хорошее фото и еда. Яркая насыщенная зелень тундры иногда прерывалась бурыми моховинами, которые смотрелись лишаями на разноцветье лугов.

За разговорами, с частыми привалами мы продвигались к цели, радуясь окружающей нас красоте и удивляясь увиденному. То вызывающе торчащему крупному грибу — толстоножке, то яркости синевы цветущего ириса, а то покинутому средь травы тундры птичьему гнезду, аккуратно свитому из травинок. Не обошлось и без загадки природы: неподалёку, в стороне от следа вездехода, я увидел вывернутый пласт тундрового дёрна размером два с половиной метра на полтора. «Экскаватором так не поднимешь и не перевернёшь. Да и кто сюда погонит технику?» — подумал я и подозвал парней. Мы выдвигали разные идеи и предположения, но ответа не находили. Володя, сняв рюкзак, решил сделать круг, чтобы поискать какие-либо следы. Отбежав метров на пятьсот, он замахал руками, подзывая нас. Когда подошли, увидели такой же сюрприз. Как будто кто-то, подрезав дёрн, отвалил его в сторону. Тут кусок дёрна был наполовину меньше. «Кто? Зачем? Как?» — недоумевали мы.

Довольные, что наше путешествие совпало с редким в этих местах тихим и солнечным днём, мы подошли к озеру Саранному, из которого вытекала речушка, впадая в залив Тихого океана через песчаную отмель. Со стороны тундры к озеру жались заросли невысокого ивняка и других кустарников. Солнце шло к закату. Близкое соседство с океаном быстро меняло погоду. От него понесло сыростью и туманом. Мы заспешили по тропе вдоль озера к жилью. Добротный дом с двумя большими комнатами, в которых были нары, столы и сварные из металла печи. Это просто мечта для уставших от дороги и тяжести рюкзаков туристов.

***

Утром проснулись и обнаружили, что в доме нет Анатолия. Мы с Володей вышли. Над озером клубился туман и сыпала морось. На пригорке берега сидел Анатолий и что-то ковырял в катушке спиннинга. Рядом с ним белела довольно крупная рыба — кета. Увидя нас, он, улыбаясь, доложил:

— А я спозаранку вышел, думаю, надо своими руками хоть что-то поймать и угостить однокашника, с коим стипендии проматывали в кафушках Хабаровска. А здесь-то вышел, поймал и на стол. Сейчас ушицу заварганим. А за это время противный бус, туманная пыль сдуются, и мы двинем дальше.

Он, указывая на катушку спиннинга, сказал:

— Что-то барахлит. Вот задаст мне Степаныч. Хорошо одну кетину успел зацепить.

Вставая, он поднял рыбину за жабры:

— С икрой, повезло. А-то, бывает, уцепишь, а она уже лощавая — отметалась.

Мы направились к дому, как он вдруг остановился и, указывая на недалекую от нас отмель озера, тихо произнёс:

— Смотри, смотри.

Мы увидели, как взлохмаченный песец тащил по мелководью рыбину. Вытянув из воды, он не стал ее грызть, а поволок по склону в береговые кусты. С удивительной ловкостью зверек лапами вырыл в земле ямку и сдвинул туда добычу. Также быстро и закапал ее, потом, задрав ногу, несколько раз пискнул на схрон, делая свою отметину. После чего опять направился к реке.

— Вот это да-а-а, — промолвил Владимир.

— Вот видите? Лощавую сонную рыбу ловит и в запас кладёт, знает, что скоро лето кончится. Но я не об этом. В земле-то она прокиснет, то есть протухнет, но он ее всё равно съест. А вот наши песцы из клеток ее жрать не станут, им еду на кормокухне готовят, а они всё равно болеют. Их уколами и добавками разными лечат, но поголовье на ферме всё равно уменьшается. Нет у зверьков иммунитета. Одно слово — неволя. Вот, Володя, пример тебе к твоей теме о песцах. Писать будешь — учти, — с назиданием заключил Анатолий.

Пока завтракали свежей ушицей, сменившийся ветерок угнал всю морось в океан, и вновь заулыбалось солнце. Теперь наш путь пролегал по берегу океана к бухте Буян, где Анатолий обещал нас очень удивить. На песчаной лайде, где речка растекалась, впадая в заливчик океана, мы разулись и перешли на другой берег. Обойдя по прибойке выступающий скальный мысок, мы вышли на обширную песчаную косу, на которой в отдалении от кромки волн средь трав, пробивающихся через песок, были сотни чаячьих гнезд. Яиц в них уже не было, но между гнезд в большом количестве бегали, сидели и пытались взлетать уже подросшие птенцы чаек. Увидя нас, сотни птиц с громким криком и писком взлетели, заслонив небо, и каруселью закружились над нами. Многие из них пикировали сверху, бомбардируя нас пометом. Анатолий спешно сбросил рюкзак и с криком:

— Загадят! — принялся вытаскивать плащ из рюкзака.

Мы, не снимая рюкзаков, тоже повыдергивали свои куски целлофана, и, укрываясь, поспешили уйти с этого чаячьего места.

Далее мы продвигались по кромке океана то по песчаным косам, то по каменным осыпям с береговых сопок. Когда подошли к непропуску, где скальный выступ вдавался далеко в воду, решили его обойти поверху. По густой траве вскарабкались на взлобок сопки и пошли в обход скал. Эта сторона сопки была защищена скальными выступами от морских штормовых ветров, что благоприятствовало тут растениям. Мы шли, раздвигая руками высокие шеломайники. Некоторые стволы пучки тянулись выше двух метров. Заросли этих зонтичных трав сменялись полянами с высокой травой, раскрашенной оранжевыми цветами сараны.

— Надо же, какое буйство трав! Вот что значит затишье от ветров, — заметил Володя.

Обойдя сопку, мы начали спускаться к океану. Сверху хорошо просматривался его захламлённый берег. Мы вышли на него. Прибойка была буквально забита завалами морской капусты. Ее длинные серо-зеленые ленты спутались в мягкие скользкие валы. Тут же и выброшенный волнами хлам: бутылки, обрывки сетей и разного вида наплава. Преодолев эти наносы, мы вышли на чистый песок. Волна с шипением «лизала» берег, одаривая нас не только пеной от наката волн, но и поднося к ногам сгустки медуз. Синева неба, временный штиль и умиротворяющий шёпот волн завораживали. И тут Галина указала под каменную гряду сопок, которую мы обошли.

— Вон, вон, там кто-то плавает.

Мы всмотрелись, и Анатолий подтвердил.

— Да, там табунок. Неужели морские котики от лежбища приплыли?

Взяв бинокли, мы принялись рассматривать морсках зверьков.

— О…, да это же каланы! Они там охотятся. Смотрите, вон у берега ныряют в заросли морской капусты, — комментировал удивлённый Анатолий.

Я наконец-то навёл резкость в своём бинокле и увидел, как один каланок, вынырнув, улёгся на спину и, что-то держа в лапах, принялся грызть.

Тут заговорил Володя Гусев:

— А поодаль от табунка, ближе к нам, видите? Самка с детёнышем на груди.

Я, порыскав биноклем, увидел их и стал разглядывать лупастую мордочку самки. Она и крутилась в воде, и ныряла вместе с щенком, и вновь укладывалась на спину. То и дело лапами приподнимала над собой своего глазастого детёныша. Щеря рот и топорща белесыми усами, она улыбалась малышу, любуясь им, лизала его мордочку. Наблюдая за этой милотой, я невольно вымолвил:

— Обалдеть…, надо же, что вытворяет да еще с такими чувствами… Вот тебе и звери.

А Галина буквально прилипла к биноклю и постоянно вскрикивала:

— Красота, красота! Давайте подойдём ближе…

— Нет, нет! Учуют — враз уплывут, — предостерёг Анатолий.

Постоянно бултыхаясь и ныряя, юркие, пластичные каланы постепенно удалялись из зоны нашего внимания.

— Эх, далековато были: фото не получилось сделать, — пожалил Володя.

— Хорошо, что увидели их. Они очень осторожны, что ни скажешь о морских котиках, — заметил Анатолий и добавил. — Поспешим. Нам еще обратно топать до озера на ночлег. Не забывайте.

Мы опять занырнули под рюкзаки и двинулись по косе, обходя преющие под солнцем наносы морской капусты. Обойдя ещё один скальный непропуск, мы вышли на обрамленную сопками бухту. Сопочка некруто спадала к океану. На спуске к берегу Толя скомандовал:

— Стоп! — и улыбаясь продолжил:

— Что увидим — не хватать сразу. Оглядимся, походим и только потом, когда дам команду «фас».

Сверху просматривалась вся бухта, которая крутым коромыслом вдавилась в сопки. Под солнцем бирюзовая вода в бухте, поблёскивая, обрамлялась неширокой полосой белой прибойки. Подталкиваемые любопытством, мы быстро спустились на берег бухты, и вот оно — чудо. Вся полоса прибойки просто завалена шлифованными, сверкающими разным цветом камешками агатов. Волны, накатываясь на берег, смачивали и ворошили эту неимоверную красоту. Океан «хвалился» перед нами своими сокровищами. У меня перехватило дух. Не веря своим глазам, я нагнулся и зачерпнул рукой прохладные блестящие на солнце драгоценности.

Придя в себя от удивления, мы, сбросив рюкзаки, прошли немного по поражающей воображение природной красоте и, не дожидаясь команды «фас», принялись выхватывать из-под ног самые яркие, самые красивые с замысловатыми рисунками камешки агатов. Один одного краше! Каждый камешек будто старался донести до меня свою историю бытия. На них явно просматривались и пучины волн, и туманы, блики закатов и силуэты зверьков, наделённых динамикой и жестами. «Что создало такую красоту? И как это — не материальный мир проникает в материальный?!» — крутились мысли в голове. Вскоре уже к рюкзакам были натасканы приличные кучки «шедевров», но мы с Володей разулись и уже заходили в воду, потому как казалось, что там красивее и ярче эти самоцветы. Чем больше брали их, тем труднее было остановиться, пока Анатолий не остепенил нас:

— Вы, наверное, думаете, что я их потащу отсюда? Это же камень, а не вата.

Я ссыпал свои сокровища в два целлофановых пакета. Один сунул в рюкзак, другой — не помещался. Толстый свитер, куртка, ветровка, консервы, хлеб, фляжка с водой — всё это необходимо, и выбрасывать жаль. Я недовольно пробурчал:

— Не входит… И зачем столько жратвы взяли?

— Это на озере рыбина выручила. Консерв бы уже половины не было, — рассудил Анатолий.

— У нас тоже не входит. Галинины камешки в мешочке я на шею положу выше рюкзака и понесу, — заявил Владимир.

— О, я тоже второй так же понесу, — обрадовался я.

Анатолий поторапливал нас.

— Теперь быстренько костерчик — плотно заправимся и будем двигать без остановок, чтобы успеть до темноты. На обзоры много времени потеряли, будем догонять. Вперед и с песней, — командовал он.

Смеркалось, когда мы, больше изнемогая от впечатлений, чем от усталости, подошли к дому рыбаков на озере Саранном.

Незабываемые встречи

На следующий день встали пораньше, так как наш проводник решил поменять маршрут. Он пояснил нам.

— Обратно пойдем не через тундру, а прижмемся к южному хребту гор и вдоль него прямо к Никольскому и притопаем. Заодно завернём на птичий базар, но ненадолго. Он тут неподалёку. Честно говоря, надеюсь, встретим наших местных оленей. Ведь ради этого я редактора и уговорил. Совхоз оленей закупил, а заниматься ими некому. Наёмные оленеводы-коряки побыли да отказались тут жить. Вот оленей и выпустили на самовыживание. Сейчас пошёл слух, будто их браконьеры поистребили, а некоторые утверждают, что они от северного хребта на южный перешли. Короче, непонятки. Увидеть бы. Так что будем надеяться на удачу, — заключил он.

— На то он и турист, чтобы ножками мерить километры. Веди, следопыт! — поддержал его Володя.

От озера мы опять вышли к океану и дальше по прибойке на запад. Вдали прибойку океана перекрывала большая с плоской вершиной гора, крутыми склонами спадая в воды океана. Скальные останцы, выпирающие из воды перед горой, и выбитые штормовыми волнами гроты в горе украшали эту нависающую над водой громаду. На подходе к ней до нас уже доносились пронзительные крики, клекот и гомон птичьего базара. На карнизах и камнях скального обрыва рядами восседали морские птицы, ипатки, и теснились чёрные топорки, то и дело крутя красноносыми головами.

Скалы, об которые рушились волны, были облеплены изящными статуэтками красавиц-кайр. Ниже топорков в норах и трещинах горы, казалось, всюду, куда ни посмотри, кучные гнездовья бакланов. Над водою, скалами и над горой стаями и поодиночке кружились, сновали, суетились, оглушая окрест, тысячи пернатой дичи. Нафотографировав птиц, мы оставили птичий базар и пошли вдоль гор. Через некоторое время ходьбы под рюкзаками по травянистым низинам и взлобкам стала чувствоваться усталость. У ручейка, выбегающего из-за сопки, решили сделать привал. С удовольствием сбросив рюкзаки, мы расправляли будто заржавевшие плечи. Оглядывая окрест, выискивая, где бы наломать сушняка для костра, мы обратили внимание на ближнюю сопку. Снизу она была обросшая невысоким ивняком, а вершина ее поблескивала сочными листьями зарослей цветущих рододендронов.

— Во, красотища! — заметил Володя. — Парни, вы без меня костерчик тут, а я быстро, — засуетился он и припустил на сопку.

Продравшись через гутой ивняк, он наломал цветов и вернулся с большим букетом рододендронов. Довольный подошел к жене и протянул букетище.

— Вот тебе, мой Галюсик! За то что не убоялась и пустилась с нами в неведомое. Стойко делишь с нами трудности. Я тобой горжусь! — заключил он и обнял Галину. Она, засмущавшись, ответила:

— Спасибо! Это для меня самый оригинальный и самый романтичный букет, тем более на дальней окраине страны.

Улыбаясь, она стала внимательно рассматривать цветы. Плотные, как из зеленого воска, листья поблескивали на солнце. И на их фоне ярче смотрелись желтые соцветия рододендронов.

Сделав бутерброды из «кильки в томатном соусе», мы аппетитно запивали их крепким индийским чаем. Тут опять заговорил Володя:

— Галя, а зачем тебе столько камешков. Нам и моего мешочка за глаза. Не то они мне шею, точно, свернут. Ведь идём по буеракам.

И он с деланной умилённостью посмотрел на неё, хлопая ресницами. Она заулыбалась:

— Ох, Гусев, — хитёр. А я-то думала, чего он так прытко ломанул в гору?

— Нет-нет, Галюсик, не задобрить. То был чистый порыв души, — поспешил развеять ее сомнения Вовка.

— Ладно, шея дороже, а то мне не на чем будет сидеть, — и, ухмыльнувшись, она обратилась ко мне.

— Коль, хочешь — забери или выбери там, какие надо. Хотя у меня почти все — шедевры.

Я засомневался:

— Как бы и мне ни пришлось свой мешочек с шеи сбросить, а то с задору нагреб прилично, — отказался я от подарка.

Когда одолели уже большую часть пути, с океана задул «морячок».

— Хорошего мало, надо поспешать, — заметил Анатолий.

— Во, ребята! У меня еще в рюкзаке банка сгущенки — «НЗ». Давайте подбодримся ею — веселее будет, — предложил Владимир.

— Только быстро, — согласился проводник.

— Не брезгуя, с удовольствием из банки поочерёдно все попили густую смесь и двинулись дальше. Ветерок крепчал, небо становилось белёсым. На вершинах высоких гор стал кучковаться туман, мы спешили. Обогнув выступающую в тундру горбатую сопку, мы остановились, увидев стадо оленей. Они спускались с соседней сопки в этот распадок:

— Стоп, стоп! Не шевелитесь, — шепотом попросил Анатолий. — Фоткайте, фоткайте всё, у кого-нибудь да получится.

Олени, не видя нас, будто ручейком стекали с горы в низину и, постукивая рогами, собиралось в табун. Из-за высоких шеломайников и порослей тальника нам не стало их видно.

— Знать, от непогоды уже прячутся? Сколько их — не считали? Хотя бы приблизительно, — поинтересовался Анатолий.

— Так фотать же надо было, — отговорился я.

— Знаю, как посчитать можно, — заявил Владимир и пояснил, — я сейчас пойду в их сторону и кружкой о котелок шум наведу; они точно вверх побегут — деваться им некуда. А на склоне, как на ладони, видно будет: знай успевай считать. Ну как? — похвалился он своей сообразительностью.

— Нет, нет, тогда идёмте все. И шуму больше будет, а то вдруг со страха на него побегут и затопчут, — выступая вперед, приказала Галя.

— У-ты …, какая командирша! — заметил Толя.

Согласившись, мы, стуча, гикая и посвистывая, двинулись в ложбину. Испуганное стадо оленей с завидной быстротой влетело на оголенную часть сопки и, словно рассыпаясь, быстро скрылось за ней. Мы остановились и, глядя друг на друга, рассмеялись.

— Вот дурачки. Думали, что они на первый-второй рассчитаются и строем пойдут, — поддержал веселье Анатолий.

— Да как их считать. Они такого стрекоча дали и постоянно смешивались в беге. Думаю штук сто их было — заметил автор идеи.

— Если визуально, то да, под сотню, — подтвердил я.

— А у меня глаза разбежались, как и олени. Помню только, как их задницы мельтешили, — под наш дружный смех заявила Галина.

Просмеявшись, Анатолий принял серьезный вид:

— Ну что вы, Галина. Я же просил поголовье посчитать. Голова — это там, где рога. А вы не с той стороны глядели…, — растекаясь в улыбке, он добавил. — Хотя ныне везде уже многое чего через жо… делается.

— Да ну вас! — отмахнулась Галя.

— Всё еще посмеиваясь, мы впряглись в рюкзаки. Довольные встречей с оленями и выполненным планом нашего путешествия, мы заспешили к селению, спрямляя путь.

***

На следующее утро в квартире Анатолия отсыпались долго. Первым встал Владимир. Он, подойдя к окну, заметил:

— Опять туман с океана. Подъём, подъём, «землепроходимцы»: уже почти десять часов.

Увидев в постели Анатолия, который натянул на голову одеяло, чтобы не мешал ему свет, Владимир деланно удивился:

— О, у нас прогульщик! Почему не на работе?

Откинув с лица одеяло, тот ответил:

— Я в редакцию такую новость поднесу — всё простят. Я же хочу вас еще сводить к скелету кашалота, неподалёку тут от посёлка. Его года три назад выбросило штормом. Правда, там сейчас только торчащие кости. Мясо да жир госпрохозовцы сразу срезали на корм в звероферму. Зато можно хорошие фотки сделать. А-а, каково? — вопрошающе посматривал на нас.

— Ну, Толян. Любишь ты удивлять, — оценил Гусев.

Вскоре мы принялись за приготовление пищи, выполняя все указания Галины. Она оказалась не только технологом пищевой отрасли, но и способной расторопной поварихой, в чем мы окончательно убедились, когда с аппетитом уплетали, жареные и холодные вкусности, которые она приготовила к нашему запоздалому завтраку. Как по расписанию к средине дня засветило солнце, радуя и бодря нас.

— Я же говорил: погода наладится. Так что собираемся в путь! А вечером уже будете готовиться «восвояси». Завтра в девять быть в порту, — заявил хозяин.

Когда мы неспешно подошли к речушке, петляющей из тундры к заливу, и присели у берега на бугорок в цветущие одуванчики, чтобы разуться и перейти на другой берег, то увидели энергично подошедшую туда группу молодежи. Они тоже там принялись снимать обувь. Их проводник, молодой светловолосый паренёк, засучив брюки выше колен и не снимая с ног кеды, быстро перебрел речку. Он подошел к нам, узнав Анатолия, кивнул ему.

— Привет, писарчук. Знакомых водишь? — окинул взглядом нас.

— Здоров, здоров, Сашко. Я гляжу: ваш турклуб-то работает, — ответил Анатолий.

— Да, народ помалу, но подъезжает. Вот харабовчане. Я сегодня их по месту выгуливаю, а завтра к могиле Беринга поведу. Мы их в школьном спортзале расселили. Вечерами у нас там нескучно: под гитару песни поём да и так балакаем. Если скучаете, подходите, — отчитался улыбчивый парень.

Шли мы недолго и, обойдя приземистую сопочку, очутились на песчаной отмели заливчика, посреди этой бухточки. Уже частично замытый серым песком топорщился почти целый остов кита. Кое-где он был порушен, не хватало костей верхней части головы. Ближе к хвосту не было прочных рёбер. Несколько позвонков валялись вперемешку с песком. Несмотря на это, учитывая размеры скелета, зрелище будило любопытство. Мы ходили вокруг по истоптанному песку, трогали, дергали за ребра, пробуя на прочность. У остатков плавников хвоста хаотично лежали полосы и куски китового уса. Я порылся в этих отходах и выбрал себе пару кусков упругого уса. А когда рассматривал позвонки кита, обнаружил, что на одном сохранились межпозвоночные диски и от времени уже частично отошли от кости. Конечно, пришлось повозиться, когда при помощи перочинного ножа и дрючков из древесных обломков, которые то и дело приходилось заострять, всё же удалось отсоединить один овальный, почти окостеневший диск, похожий на оригинальный поднос для посуды.

Я от удовольствия пообнимал помощников за добычу столь редкого сувенира. Диск с другой стороны позвонка, который был замыт песком, отодрать не смогли — разломили, к огорчению Владимира. Сделав по нескольку фотоснимков, вернулись домой.

Чуть передохнув, Анатолий заявил:

— А я «засветился». Когда мы возвращались, из аптеки выходила Лилька — редакторша, и меня глазами «сфотала». Так что в турклуб под гитару петь не пойду. Сяду материал готовить. Завтра отчитываться.

— А мне-то, четыре репортажа со зверофермы надо пересмотреть, поправить, обобщить и хотя бы набросать канву для статьи. А то приеду — столь ёмкий материал сразу не переваришь. Так что, дружище, я тоже за бумаги засяду, — поддержал его Володя Гусев.

Галина, посмотрев на них, повернулась ко мне:

— А мы, Николай, почаюем с нерочкой. Там в холодильнике еще осталась. Потом, давай твои камешки поперебираем. Что-то мне становится жаль своих-то.

Красота мирская

Незаметно пролетело время и свечерело. Оторвавшись от агатов, я поднял голову и удивился. Будто пожаром отсвечивалось окно. Тронув Галину, указал:

— Смотри что?

Она заспешила к окну и пошире раздвинула шторки:

— Ой, какой закат! Ребята!

И тут мы все всполошились. Похватав фотоаппараты, быстро вышли из дома. Уходящее за горизонт солнце будто запалило небо, которое отражаясь в океане, раскрасило и его.

— Ух ты! — очаровался Володя и предложил. — Бежим на причал — оттуда обзорчик будет что надо.

На причале у берега бухточки уже стояли любители природы, наслаждаясь зрелищем. Солнце садилось и медленно меняло колер цвета воды и неба от желто-красного до красно-малинового. Особенно красивую игру красок создавали бегущие к берегу валы волн. Западная подсвеченная часть волны была еще желто-красной, а восточная уже малиновой. Перекатывая, волны создавали неимоверное фантастической красоты зрелище. «Хорошо, что я перезарядил фотоаппарат еще вчера вечером» — подумалось мне. То и дело мы щелкали фотоаппаратами, но когда над нами пролетели раскрашенные закатом чайки, у меня и вовсе перехватило дух. Восхищаясь игрой цвета на перьях птиц, я припомнил слова моей матери, которые она всегда произносила, когда чем-то восторгалась: «О Господи! Воистину мирская красота!»

Когда отгорел закат и океан понес к берегу уже тёмно-красные волны, отчего они казались тяжёлыми и даже опасными, мы покинули берег, пораженные до глубины души. Шли молча, переваривая увиденное.

— А у нас часто такие необычные закаты. Оно и понятно: вокруг острова, просторы океана, — как бы оправдываясь за полученный нами шок, заговорил Анатолий.

После ужина мы перетрясли свои рюкзаки, изготавливаясь к отъезду. Наши журналисты опять уселись за свои «заботы». Галина начала просматривать многочисленные фотоальбомы и корреспонденцию Анатолия. А я, все ещё потрясенный чудо-закатом, решил хоть как-то отобразить увиденное. Взяв у парней несколько листов бумаги, уединился в сторонке.

***

Утром, после завтрака, я развернул листок бумаги и обратился к хозяину.

В знак благодарности Анатолию за столь сердечный дружеский приём нас, камчадалов, дарю стих на память о нашем тут пребывании. Это зарисовка о прекрасном месте, где ты живёшь:

— Пылал закат в полнеба — надежда рыбака,
Залил он позолотой рыбачьих шхун бока.
Позолотил все стёкла на рубках, на домах,
Золотая поволока на зыби и волнах…
Но с временем поспоря, всё багровел закат
И посылать стал с моря к нам бронзовый накат.
Слабеет дня хозяйка, тускней у скал прибой,
Фольгою медной чайка блеснула над волной.
Рыбак с уловом бедным рабочий день кончал,
Баркас свой красно-медный он в медный ткнул причал.

Анатолий принял листок с текстом и обнял меня:

— Просто не ожидал. Будто красками нарисовал. Спасибо!

Растроганный Владимир обнял друга-однокурсника и пригласил его в гости:

— Теперь ты к нам на горячие источники, в тайгу на глухарей, на вулканы… Будем ждать!

— Давно мечтаю вырваться. А я вам здесь всегда рад буду. В следующий приезд обещаю на Тонкий мыс сводить. Мало кто знает, но там аметистовая жила на поверхность выходит. Да тут есть еще куда сходить. Приезжайте! — загорался от своих слов хозяин.

Утром другого дня, распрощавшись с гостеприимным однокашником Владимира, который уже спешил на работу, мы направились в порт. Там предстояла нам ещё оригинальная погрузка на теплоход — в «авоське».

И вот наш «Петропавловск», издав ревуном прощальный гудок, отошёл от причала. Обогнув небольшой островок Топорков, что неподалёку от порта, он вошёл в ощутимую зябь океанских волн.

Покачиваясь на палубе, мы смотрели на удаляющийся Командорский остров — жемчужину в безбрежных водах океана. Он восхитил и покорил нас и теперь не хочет отпускать от себя наши души, всё притягивая к себе взоры. Когда остров исчез из видимости, будто отпустив нас, мы, уже заметно озябшие от влажного ветра, направились, конечно же, в кафе-ресторан переполненные впечатлениями.

Командоры — Петропавловк-Камчатский, 1985 г.
Николай Бушнев

• Назад
• Вперёд