Володя, не знаю... мама дала мне это фото, но не помню, чтоб она что-то по этому поводу говорила. А со слов Нечаевой А.К. я записала некоторые данные о Ворошиловых, хорошо ее помню.

Об Иване Спешневе, крестном отце рода Спешневых.

Не успела экспедиция Беринга возвратиться из путешествия, как в Петербурге распорядились послать в Камчатку другую экспедицию под начальством казачьего головы Шестакова для исследования всего северо-восточного края Сибири и прилежащих к нему островов. Начальник экспедиции Шестаков осенью 1729 г. перешел на судне с частью своей команды в Тауйск и во время похода в Коряцкую землю для усмирения непокорных туземцев 14 марта 1730 г. был убит чукчами на р. Эгач, между р. р. Паренем и Пенжиною.
В то время, когда Шестаков усмирял коряк около Тауйска, коряки Ямского острога осенью 1729 г. напали на команду другого судна Шестакова — Лев, и почти всех убили, а самое судно сожгли.
Между тем в 1729 г. был послан из Якутска в камчатские остроги на смену Петровых с прежнею инструкциею Иван Новгородов и с ним пищик Мухоплев, служилый Максим Лукашевский и монах Спиридон. По прибытии их в Охотск, он принял в свое ведение судно и уже погрузил на него 7 августа некоторые вещи; но казачий голова Шестаков велел матросу Сметанину все сгрузить и переписать; а мореходам Мошкову, Треске и Бутину приказал не уходить в море до его распоряжения.
Таким образом Новгородов должен был подчиниться воле Шестакова и отправился в Камчатку с сыном Шестакова Василием, который по инструкции отца, высадив в Большерецке всех следующих в Камчатку служилых, сам на судне «Фортуна» посетил первые пять Курильских островов, взяв от жителей ясак и двух аманатов. Потом прибыл в Нижнекамчатск, где и остался для окончания порученных ему дел, отправив судно в Охотск.
В 1729 г. прибило к Камчатке японскую бусу, полгода носимую разными переменными ветрами по морю.
На ней были товары и 17 японцев. Выгрузившись на берег с помощью лодки, японцы случайно наткнулись на пятидесятника Штинникова, пробиравшегося с камчадалами на трех байдарах подле берега. Японцы подарили ему мешок крупы, десять фанз (шелковая ткань. — Ред.), десять кусков другой материи, два лакированных ящика, 30 сабель и два топора. Но Штинников не довольствовался этим. Через двое суток скрылся, чтобы воспользоваться железом с бусы, которую бурею отнесло в другое место. В то время, когда Штинников предавал огню бусу, японцы на лодке плыли мимо горевшего судна и вскоре увидели за собою погоню Штинникова с камчадалами, который, догнав японцев, всех переколол, исключая двух, взятых в холопство (себе Штинников взял от японцев: 16 азямов (кафтан халатного покроя. — Ред.), 8 фанз, 2 куска холста, 5 зеркал, остальные вещи роздал камчадалам. — Авт.). Новгородов, узнав об этом происшествии, посадил злодея в тюрьму, а японцев по приказанию помощника головы Шестакова капитана Павлуцкого, остававшегося по смерти его главным начальником всего северо-восточного края и жившего в Анадырске, отправил в Петербург, где они были окрещены под именем Козьмы и Дамиана, а фамилии им даны: первому Шульц, а второму Поморцев. Последний был назначен в 1739 г. учителем в школе японского языка, учрежденной в 1706 г. в С.-Петербурге Петром I. Новгородов, как открылось по следствию, освободил Штинникова и взял себе из японских вещей: 8 фанз, 2 войлока, тюфяк, кусок крепу, зеркал медных 2, азямов из дабы (китайская бумажная ткань. — Ред.) 2, саблю и другие вещи (брат Новгородова Матвей взял 2 фанзы и конец крепу; подъячий Мухоплев фанзу; Кирил Мапожников 2 фанзы, креп белой, 2 куска холста, азям, войлок и саблю; казак Копылов фанзу белую; иркутский дворянин Чемесов 2 фанзы, казак Широв полфанзы белой; Василий Шестаков и Андрей Шергин 8 крепов, 3 войлока красных, 10 азямов, 8 фанз, 4 рубашки, 8 сабель, 5 чашек деревянных и 3 фарфоровых, 1 ящик с перьями и 2 с бритвами, ящик с зеркалом, гребень, 2 зеркала медных, три ножа, три махалки, 11 вилок по их обычаю, три картины, два листа их письма, одно деревцо благоухания, пять раковин, две чернильцы, три кушака, два флага. — Авт.).
В 1729 г. из Верхнекамчатска Новгородов предписывал большерецкому закащику Ивану Герасимову о крепком хранении оставшегося в устье Большой реки судна-лодии и о наряде для караула ея служилых.
Новгородов оставался прикащиком по 1 января 1731 г., в котором сдал Нижнекамчатский острог служилому Михаилу Шехурдину; а Верхнекамчатск Ивану Уваровскому, от которого в июне 1731 г. принял острог казак Василий Пашков, а Большерецк — Кузьма Олесов.
Во время Новгородова в Камчатке, независимо от него, распоряжался делами управления Василий Шестаков, как уполномоченный от экспедиции. Он объявил всем камчатским острогам, что впредь уже не будет им обид от русских, и принял на себя исследование поступка Штинникова. Но Новгородов убедил его предоставить это дело ему. Василий Шестаков с помощником своим Шергиным сбирал также и ясак, а когда коммисары Уваровский и Шехурдин требовали от первого из них ясачные книги, то он ответил им, что без приказу Павлуцкого этого сделать не вправе.
Кроме того, осенью 1729 г. на боте «Гавриил» прибыл в Большерецк племянник головы Шестакова — Иван Шестаков, который также считал себя начальником. Узнав здесь о крушении японской бусы, разграбленной Штинниковым, он 22 ноября отправил к месту ея крушения служилого Каращина, который привез в Большерецк 3 якоря, 3 пуда 10 ф. железа и часть японских вещей, которые записал на приход в казну. Иван Шестаков выехал из Камчатки в 1730 г., Новгородов, Уваровский и Шехурдин в 1731 г.
Новгородов представил ясаков с 3-х острогов с 2 527 челов., а Уваровский и Шехурдин сбору 1731 г. с 2 634 челов.
Вместо Новгородова был назначен в Камчатку дворянин Трифанов; но за старостию отказался, и вместо него отправлен осенью 1731 г. в Камчатку на «Фортуне» Иван Хвостов. Мореходы в ноябре 1731 г. доносили в Якутск, что судно оказалось весьма ветхо и снасти ненадежны, а впредь будет великая остановка для отправления в Камчатку, ежели не построится новое судно; ибо в будущем на «Фортуне» нельзя будет идти.
С самого начала появления русских в Камчатке камчадалы познакомились с наглостью и безнравственностью ясачных сборщиков и казаков, которые для своих выгод не щадили никаких средств. Правительство наше, осведомясь об огромных поборах, делаемых русскими в Камчатке, издало указ, которым повелевалось всем коммисарам при ясачном сборе не брать никаких взяток, под смертною казнию, а ежели ясачные принесут в почесть волею какую-нибудь мягкую рухлядь, то принимать ее в казну. Коммисарам же и другим лицам прежде ясачного сбора никакими товарами не торговать. Но коммисары не справлялись с указами, а брали себе чащины (камчатское название взятки. — Авт.) с каждого иноземца по два и по три места, а за место считался бобр, соболь и лисица. Кроме того, казаки брали чащину для артели, а кто не платил, того били батогами до полусмерти.
С прибытием же в Камчатку экспедиции Беринга, как видели выше, не облегчилась участь камчадалов, и они только убедились, что пришедшие из европейской России не многим разнятся от своих собратов-сибиряков.
Хотя Беринг и не велел брать ясаков с тех камчадалов, которые находились в экспедиции, но комиссары для своих выгод взыскали с них ясаки, а в книгах писали под их именами, что зачтено за перевозку экспедичных материалов. В особенности же отличались взяточничеством и жестокостью коммисары Новгородов и Шехурдин и подъячии их Мухоплев и Свешников. Они брали с каждого камчадала в один год по два и даже по три ясака и для себя по 3 и 4 лисицы или соболя, а у кого не оказывалось требуемого, брали в холопство жен и детей. Кроме того, летом собирали с каждого человека по три и по четыре вязки юколы и по 1 1/2 пуда сладкой травы, кипрею и сараны, по 50 уток и несколько штук гусей и зайцев. По неимению же этих предметов, по лисице с души. Служилые, посылаемые за этими поборами, брали еще и для себя по лисице, кроме продовольствия. Все эти поборы камчадалы должны были доставлять в Нижнекамчатск на свой счет, летом на батах, а зимою на собаках. Прибывших же с этими вещами камчадалов прикащики посылали в лес за дровами для себя и команды, а иногда держали их для работ по полугоду.
Поступки Новгородова и Шехурдина вывели, наконец, из терпения камчадалов, и они с уходом из Камчатки экспедиции Беринга решились уничтожить у себя владычество русских; но прибывшая в Камчатку по выезде Беринга партия служилых под командою Василия и Ивана Шестаковых удерживала камчадалов от исполнения их намерения. В 1731 году партия Василия Шестакова соединилась с служилыми, пришедшими в Нижнекамчатск на боте «Гавриил» с штурманом Генсом для того, чтобы отправиться в Анадырск по приказу Павлуцкого. Камчадалы, осведомясь об этом, сговорились по выходе бота в море одновременно на всех пунктах полуострова сделать нападение на русских.
Бот «Гавриил» 20-го июля 1731 г. снялся с якоря; но за противным ветром остановился на якоре в устье р. Камчатки. Многие казаки из Нижнекамчатского острога собрались к морю провожать знакомых; здесь же находился в это время прикащик острога сын боярский Кирков и иеромонах Иосиф, для служения на боте напутственного молебна. Камчадалы, рассчитывая, что бот уже ушел на устья реки, начали восстание убийством казаков при устье реки Козыревской и вниз по реке Камчатке до Хапиц и далее к морю. Потом вошли в Нижнекамчатский острог, где били русских, не щадя ни пола, ни возраста, и разграбили их имущество. Завладев острогом 21-го июля 1731 г., они выжгли в нем все, кроме церкви, в которую сложили имущество обывателей (в это время в остроге было 20 дворов. — Авт.), а 22-го камчадалы праздновали свою свободу. Нарядившись в лучшее платье, иные в женское и даже в священническое, они ели, пили, плясали и шаманили. Еловский тоен Федор Харчин принял на себя звание коммисара и приказал крещеному камчадалу Савину, знавшему грамоту, петь молебен. В это же время была разорена и пустынь Козыревская.
Казаки, спасшиеся от смерти, побежали к морю и донесли Киркову о бунте. Кирков тотчас же потребовал от Генса на воспоможение людей для выручки острога. Июля 21-го Генс отправил 52 челов. под командою подмастерья Спешнева, коему велено иноземцев изменников сыскивать и уговаривать к повиновению ласково, а ежели не согласятся на убеждения, то идти на них войною. Июля 22-го Спешнев просил с дороги Генса послать к нему две большие пушки, пороху, свинцу, две мортиры с чинеными (начиненными порохом, разрывными. — Ред.) ядрами и, для вспоможения, еще служилых, ибо иноземцы засели в крепости и все казачьи корма забрали. Генс отправил солдата Змиева с 25 человеками и вышеозначенными припасами и велел ему быть в согласии со Спешневым.
Спешнев, подойдя к острогу, стал уговаривать камчадалов сдаться; но они объявили, что предпочитают смерть владычеству сборщиков и начали стрелять по русским, за что оные изменники, по взятии острога приступом, зле и погибли, многих Божиею помощью на бою побили, а которые из острогу убежали, и тех на побеге и поимке побили. Многие же, сидя в остроге, ясачную избу зажгли с порохом, и в ней сами сожглись и зажгли острог со строением.
Августа 4-го Кирков с казаками просил Генса оставить анадырский поход для усмирения изменников и постройки нового острога, а ежели нельзя отложить похода, то оставить от партии 60 человек служилых; дать пороху, свинцу и проч., ибо пушки и снаряды, бывшие в Нижнекамчатске, бунтовщики сбросили в реку Камчатку, а прочее сгорело.
Генс, опасаясь, чтобы за малолюдством русских их не истребили камчадалы, решил остаться; бот «Гавриил» поставлен был в удобном месте на зимовку и близ него на острову построены часовня, ясачная изба, государев двор и казенный амбар.
При взятии Нижнекамчатского острога и по разным летним жильям побито камчадалами 43 человека казаков, да на приступе служилых трое.
Кирков, не зная о положении Большерецкого и Верхнекамчатского острогов, отправил туда нарочных с известием о бунте; но нарочные эти были убиты на дороге.
Генс послал солдата Змиева с служилыми вверх по Камчатке, Еловке и Козыревской до Верхнекамчатского острога с тем, чтобы на этом пути он розыскивал изменников камчадалов, а по прибытии в Верхнекамчатский острог, ежели найдет его разоренным, то с изменниками поступить военною рукою, а ежели там не было восстания, то передать приказание, чтобы служилые люди жили там с осторожностью и сохранили б острог и казну, а аманатов содержали как можно строже. В Большерецкий острог приказал послать известие о разорении Нижнего и о принятии мер осторожности, а если оба острога в безопасности, то часть команды бота возвратить к устью Камчатки.
Камчадалы, узнав о распоряжениях Генса на счет преследования бунтовщиков, стали сами приходить в новый Нижнекамчатский острог с изъявлением покорности и дали Генсу 30 аманатов.
Змиев прибыл в Верхний 30 сентября с 11 человеками команды и жил здесь по 8 октября в ожидании известий о состоянии Большерецкого острога, куда верхнекамчатский прикащик Пашков писал пять раз о присылке известия о положении острога, но не получал ни разу ответа. Между тем 8 октября Пашков получил известие из острожка Машуры от служилого Аврамова, что множество изменников ходят выше реки Козыревской с ружьями, пищалями, да на р. Чажме собралось до ста человек изменников из Шантал. По этому поводу Змиев 8 октября ушел с командою вниз по р. Камчатке для преследования бунтовщиков. С Змиевым отправлено верхнекамчатских казаков 11 человек до Щапана.
С р. Камчатки Змиев ходил по р. Радуге для побития изменников, а в ноябре в Еловский камчадальский острожек; а казак Белков ходил для усмирения нижнешантальских и козыревских камчадалов.
Кроме того, получено известие о возмущении камчадалов ключевских, Каменного и Шантальского острогов и живущих по Бобровому морю, жупановских иноземцев, которые ловят казачьих баб и девок, отпущенных к родникам для прокормления, грабят у них платье и все, что найдут, а самих берут в плен; иных же колют.
В Большерецке, хотя и были получены все пять отписков из Верхнего; но закащик Кузьма Олесов не мог отвечать, не имея верного случая отправить письма; к тому же прибыл туда из Охотска новый камчатский коммисар дворянин Эверстов (служил прежде в придворной службе у Цесаревича Алексея Петровича и в 1718 г. был сослан в Якутск на жительство, а в 1728 г. освобожден из ссылки; но остался там на службе, потому что имел хозяйство и семейство. — Авт.). Судно его «Фортуну» 2 октября 1731 г. выбросило на р. Оклум (Облукомине) на берег, и Олесов должен был послать к нему людей навстречу для препровождения его в Большерецк (при судне Эверстов оставил морехода Треску с 12 служителями. — Авт.).
В то же время служилый Дмитрий Попов, едучи с командою с Облукоминской реки в Большерецк, на р. Компаковой остался ночевать в юрте камчадала Груна-мача. Но ночью дядя Груна-мача вынул лестницу из юрты и зажег ее, и Попов с товарищами и с двумя ясачными и казачьими детьми сгорел.
На р. Воровскую и далее посланы были служилые для усмирения. Одних примирили и ясак взяли, других на бою побили; а иные сами кололись и давились. Но на р. Харюзовой построен был крепкий острог, которого русские не могли взять и воротились, не усмиривши камчадалов. После того из Большерецка послан был туда пятидесятник Штинников с служилыми Соловьевым, Герасимовым и Дурыниным; а всех в походе было русских 50, да иноземцев 30 человек. Поход начался с Воровской, потом по Облукоминской и кончился на Белоголовой. Во время этого похода перебито и переколото иноземцев без всякой причины человек 170; в плен взято жен и детей их 220; да в живых осталось человек до 100. Сопротивление показали только на р. Воровской. Здесь убито с оружием в руках человек 15, а прочих невооруженных связывали и из рук кололи, хотя они не показывали русским никакого сопротивления.
Пленных казаки разделили между собою, на каждого служилого досталось по три, по четыре человека, а командирам по шести. Платье убитых также разделено; кроме того досталось в добычу казакам много лисиц и соболей, из которых 50 штук соболей пожертвовали в камчатскую пустынь.
В октябре 1731 года были отправлены в Верхнекамчатск из Большерецка сын боярский Назар Колесов с служилым Иваном Богомоловым. Они прошли через Авачу и, подходя к острогу Малого Канача, встретились с вооруженными камчадалами, которые их копьями и ножами покололи, а проводника-камчадала взяли в плен. Кроме того, эти же камчадалы убили 4 ясачных сборщиков служилых Ивана Украинцова, Михаила Дружинина, Михаила Шипунова и Алексея Черных и собирались идти на р. Большую в острог, чтобы сжечь казачьи зимовья и казаков перебить. Но, к счастию, проводник, взятый в плен, убежал и 20 октября донес в Большерецк про измену авачинских камчадалов, на которых и послан был пятидесятник Штинников и служилый Соловьев с 40 человеками.
С прибытием в Камчатку коммисаром дворянина Эверстова, Генс не принимал уже участия в камчатских делах. 11 ноября 1731 г. он послал в Анадырск Павлуцкому донесение о нижнекамчатском бунте, приложив при том и допросы иноземцев о причинах измены. В допросах главнейшие бунтовщики Федька Харчин и Хантей Юрин показали: «В 1730 г. коммисар Новгородов посылал за ясаками брата своего Матвея с подчиненным Мухоплевым, которые, кроме двойного ясака, брали по пяти голов с человека в чащину соболями и лисицами, а у кого не было зверей, то кухлянками, парками, женами и холопьями; да в 1731 году коммисар Шерхудин, подъячий Иван Свешников, служилые Григорий Попов и Андрей Орлик брали по три ясака, да по пяти чащины. Сверх того, сбирали неподобные сборы: сладкую траву, кипрей, сарану, уток, гусей, юколу, ушканину (зайцев); собирали ясака за умерших и били за недачу насмерть. За обором камчадалы голодуют и умирают; а по отнятии жен и детей и от смертного битья многие давились и, не стерпя таких обид, стали быть во зломыслии». Февраля 10-го 1732 г. Павлуцкий отправил это донесение в Тобольск. 23 июля 1732 г. бот «Гавриил» с подштурманом Федоровым и геодезистом Гвоздевым вышел в море для осмотра островов около Большой земли (Америки). В августе месяце судно подошло к о. Диомиду. Гвоздев наскоро осмотрел его и перешел к другому острову, лежащему в 1/2 мили от первого. А 12 августа бот стал на якорь у Большой земли и после непродолжительной стоянки ушел к устью р. Камчатки (бот «Гавриил» было первое русское судно, посетившее Америку. — Авт.). По имени Гвоздева долгое время назывались осмотренные им острова. Ныне эти острова называются св. Диомида, как назвал один из них Беринг за четыре года ранее Гвоздева. Почтенный А. П. Соколов справедливо заметил, что вернее было бы назвать их островами Федорова по имени командира бота «Гавриил», потому что Беринг видел только один остров.
Эверстов жил в Большерецке до 8 декабря и оттуда прибыл в Верхний 26-го декабря. Здесь управитель острога Пашков донес ему, что на Бобровом море у Жупановской реки было восстание, и что Пашков посылал туда служилого Сапожникова, который нашел бунтовщиков в нарочно построенном на отъемной сопке остроге. Вследствие предложения Сапожникова о сдаче острога некоторые вышли из него, а другие стали стрелять по русским из луков и камнями из ремней. Тогда Сапожников приступом разгромил острог. Изменников побили, иные убежали, а многие сами передавились. Харька с двумя товарищами взят в плен и доставлен в Верхнекамчатск, где и отдан на поруки.
Оставшийся у судна на р. Облукоминой служилый Шарапов с товарищами писал Эверстову о полученном им известии, что харюзовские и тигильские камчадалы убили посланных для проведывания до р. Сопочной 3-х челов. казаков и обещались идти по западному берегу на Большерецкий острог и на ясачных инородцев, живущих по край Пенжинского моря, а судно сжечь. Но из Верхнекамчатского острога, за рассылкою людей и совершенным голодом, некого было послать Эверстову на р. Тигиль. После таких неблагоприятных известий, Эверстов не пошел за ясаками в Нижнекамчатск, а отправил туда служилого Борисова с 12 челов. казаков. Борисов 8 января 1732 г. вышел из Верхнего острога и по прибытию к Нижнекамчатску 30 января узнал от Киркова, что Генс до прибытия его собирал ясаки без книг против сказок. За сбором посылал на Тигиль матроса Петрова, а на Уку Александра Змиева и давал им в толмачи брата изменника Федьки Харчина Аяхаруча, который сам убил карагинского сборщика и ясаки разделил с товарищами, которые отпущены Генсом в свои селения и живут свободно. В это же время Эверстов получил известие, что харюзовские камчадалы снова восстали и под предводительством Максимки и Щербака, убив сборщика Золотовина с 2-мя казаками, отправились в числе 100 человек к пенжинскому берегу к судну «Фортуна», которое хотели сжечь.
Эверстов требовал от Генса для походу на Авачу и на Харюзову людей, свинцу, и пороху, ибо в казне пороху и свинцу нет, а людей весьма мало. На Авачу Генс послал с пушкою Александра Змиева; но на Харюзову послать было некого.
Змиев по возвращении своем в Большерецк донес, что в 1731 г. марта 12-го с инструкцией за подписанием Генса отправлен он был со служилыми на Авачу (Авачей в то время называли все пространство, занимаемое Авачинскою губою с ея окрестностями. Острог Малого Канача, вероятно, находился на устье Паратунки, где доныне по ямам и буграм можно видеть прежние жилища. — Авт.) и апреля 12-го, соединясь с пятидесятником А. Штинниковым, воротившимся с побоища на пенжинскому берегу, прибыли 1 мая рано утром к крепко устроенному изменническому острогу на Аваче, призывая ласкою. Но из острогу ответа не было, почему стали стрелять по ним из пушек и ружей. Затем перегребли через реку, подошли под стену острога и стали бросать гранаты, которыми много убили изменников, а балаганы сожгли; но камчадалы все-таки стреляли по русским; наконец острог пал, и многих покололи. На приступе казаков ранено 2, а камчадалов убито 62 человека.
От оставшихся в живых шести человек узнали, что главных изменников Вахлыча и Канача-младшего тут не было. Он ушли в многолюдстве на море на Отпрядыш (камень в Авачинской губе). Тогда, взяв камчадальские байдары, казаки пошли для отыскания изменников. Мая 6-го пришли к Отпрядышу и стали ласковыми словами уговаривать; но камчадалы не сдавались, и русские пошли паромами и байдарами на приступ, палили из пушек и ружей, но неудачно, потому что по причине морского волнения не метко попадали. У изменников был построен деревянный заплот и внутри закладен камнями. Камчадалы палили из ружей и ранили Штинникова в лоб и служилого Афанасия Сургучева в голову. Видя невозможность взять острог приступом, русские отступили и вокруг острова поставили на байдарах караул. Таким образом держали камчадалов в осаде 7 дней.
Наконец 14 мая Вахлыч, видя упорную осаду и изнуренный жаждою и голодом, вышел из острога с женою и детьми и привез четыре винтовки; за ним вышел раненый Канач и другие камчадалы в многолюдстве. Русские, боясь, чтобы в ночное время не напали на них пленные, поступили с ними военную рукою, т. е. обезоруженного Канача с 20 камчадалами убили. А Вахлыча с 40 товарищами взяли в плен. Вахлыч 14 мая объявил, что три тоена с множеством своих родственников ушли на Вилючинский остров (Старичек). Мая 18-го Змиев и Штинников послали туда служилых с Вахлычем в четырех байдарах. Но служилые, возвратясь 20 мая, донесли, что на Вилючинском острову нашли только одну старуху, от которой узнали, что все камчадалы на байдарах ушли на Курилы.
Змиев предлагал Штинникову идти байдарами на Курилы в погоню, чтобы предупредить камчадалов сделать возмущение у курильцев; но Штинников объявил, что он своею командою отыщет изменников и усмирит их. Тогда Змиев поспешил к своему судну, оставив Штинникову походную чугунную пушку, бочку пороху, 42 ядра и пальник.
Главный изменник Вахлыч в Большерецке показал, что в 1730 г. ясачный сборщик Осип Верхотуров брал с них сверх ясаков по четыре бобра с человека, да для аманатов юколы по 400 штук, по три нерпы и по три пузыря нерпичьего жиру. У кого требуемое не находилось, то Верхотуров наказывал батогами. В авачинском походе взяли ясаку 10 красных лисиц и 1-го бобра. Себе же взяли 13 бобров, 5 бобровых парок и две лисьи. Казаки добычу эту разделили между собою, пожертвовав из этого числа часовням Большерецкого, Нижнего и Верхнего острогов по одному бобру и церковникам по одной лисице.
Таким образом погашено возмущение камчадалов. Остались только неусмиренными харюзовские камчадалы, которые засели на острову и укрепились в хорошем остроге. Эверстов не послал казаков на харюзовцев, потому что во всей Камчатке был крайний недостаток, как в снарядах, так и в людях, к тому же нельзя было оставить острог без значительного гарнизона, ибо разогнанные камчадалы бродили партиями по разным местам полуострова и могли при оплошности русских разорить острог. И потому окончательное усмирение камчадалов Эверстов оставил до присылки из Якутска снарядов и людей, о чем писал он при отправлении в 1731 г. «Фортуны» в Охотск.
Во время этого ужасного побоища камчадалов в Коряцкой и Чукотской землях совершались почти такие же кровавые сцены. В сентябре 1730 г. прибыл командиром в Анадырский острог помощник головы Шестакова капитан Павлуцкий. В это время всей команды в остроге с вновь приведенными служилыми было 235 человек, и все они были заняты исправлением ветхого, полуразрушенного острога. Чукчи же, пользуясь малолюдством русских в Анадырске, бесчинствовали, оставаясь не наказанными за убийство в 1725 г. морехода Нагибина, проведывавшего острова в Беринговом проливе и Большую землю. Они видели в этом бессилие русских и сделали в том же 1725 г. страшное опустошение в земле коряков, после чего многие ясачные коряки, отложившись от русских, снова покорились чукчам, у которых они до появления в их земле русских были в постоянной зависимости.
Из Анадырского острога ежегодно писали в Якутск о присылке подкрепления, но просьбы оставались без исполнения, и в течение 10 лет не было прислано ни одного служилого. Весною 1730 г. чукчи снова перешли за реку Анадыр, убили Шестакова и до сотни оленных коряк; взяли множество их в плен и угнали табуны. Осенью 1730 г. есаул Иван Астафьев прибыл в Анадырск с телом головы Шестакова, его имуществом, казенными вещами и ясаками, а 30 ноября пришли к Павлуцкому ясашные коряки с жалобою, что они живут около Олюторска по разным местам под властию русских, платят ясак, а между тем беспрерывно терпят нападения от чукоч, которые побивают их, полонят жен и детей, отгоняют табуны. Коряки просили наказать хищников, предлагая в случае похода и свои услуги. Но Павлуцкий не мог оставить острога, не укрепив его. Наконец весною 1731 г. окончили постройку нового рубленого острога, ясашной избы и проч. Взяв с собою 160 коряк, 60 юкагирей и 215 челов. служилых, 12 марта он отправился в Чукотию на предложенных для этого похода ясашными коряками и ламутами оленях. По выходе из острога он держался к северу до р. Белой, впадающей в р. Анадыр, перейдя которую направил путь к Колымскому морю, делая в сутки верст по 10-ти. Достигнув Ледовитого моря, пошел вдоль морского берега на восток, намереваясь таким образом обойти вдоль берега всю Чукотию до устья р. Анадыра. Мая 9-го встретили первую юрту сидячих чукоч, в которой без разговоров бито 6 чукоч — женщины и дети покололи сами себя во время смятения; в добычу досталось 100 оленей. Вскоре потом нашли небольшую бухту, которую обходили целую ночь.
Остановившись для отдыха, заметили юрту на отпрядыше в море. Посланные убили бывших в ней шесть чукоч. Потом встретили другую бухту, гораздо обширнее первой, и в течение дня перешли ее по льду. Следуя далее по берегу Ледовитого моря, встретили до 3-х чукоч, которые, увидя русских, поспешно удалились. Через пять дней, и именно 17-го июня, показалось на берегу до 700 вооруженных чукоч. Павлуцкий ласкою уговаривал их покориться и дать аманатов, но они не согласились, а потому завязалось сражение. 450 чукоч убито, до 150 мужчин, женщин и малолетних взято в плен, остальные бежали; в добычу досталось 500 оленей. В этом сражении убиты пятидесятник Чириков и казак; ранено наших 70 человек.
Переночевав на месте побоища, пошли далее и встретили Чукотский острожек, укрепленный езжалыми санками, моржевою кожею, обсыпанный камнями и песком, а вокруг обвязанный ремнями и заключавший восемь юрт. Острог разорен, юрты сожжены, а люди побиты и взяты в плен.
Затем Павлуцкий оставил приморский колымский берег и поворотил вправо, чтобы через Чукотский мыс пройти на Восточный океан. Шли три недели, не встречая ни одного чукчи, ни леса, ни порядочной реки, и уже достигли 29 июня середины Чукотского мыса, где внезапно напали на Павлуцкого две партии оленных чукоч, пришедших с колымского и восточного берега. Число неприятелей простиралось до 1 000 человек. Упорная битва 30-го июня продолжалась с раннего утра до полудня; чукоч убито до 300; взято в плен десять, остальные бежали. В число добычи достались Павлуцкому вещи убитого Шестакова. Русские не понесли никакой потери. От пленных разведали, где содержатся табуны оленей, которых и взяли до 40 тысяч.
Затем Павлуцкой перебрался на Анадырское море без особых приключений. Но, не доходя до гористого носа, вышедшего далеко в море, названного анадырцами Сердце-Камень, встретили 14-го июля до 500 чукоч. Завязалось дело, в котором убито 40 чукоч, остальные бежали, и взято 30 оленей; из русских убит один казак и многие ранены. 1-го августа вышли к бывшему юкагирскому торговищу, переночевали и отправились вдоль губы, оставив Сердце-Камень и устье Анадыра в левой стороне, чтобы выйти на прежнюю дорогу, по которой 21-го октября воротились в Анадырск.
Погромив чукоч, Павлуцкий со служилыми, казачьими детьми и промышленными пошел февраля 10-го 1732 года с огнем и мечом на реку Чендон (Ижигу) на непокорных коряк — отомстить за смерть пятидесятника Лебедева и за сожжение судна на Яме. Виновные коряки были большей частью ясашные. 25-го марта 1732 года Павлуцкий подошел к Пареньскому острожку сидячих коряк. Заметив русских, коряки заперлись в остроге, а на требование дать аманатов выпросили через толмачей день сроку. Через день вывели пятерых аманатов и дали в ясак 25 одежд оленьих и волчьих. Но когда в следующую ночь один из аманатов, оставленных в лагере, ушел из под караула, Павлуцкий, не справляясь о месте пребывания беглеца, в полдень начал пальбу из пушки по острогу, а служилых с щитами послал на приступ. Коряки сначала встретили русских стрелами и камнями из пращей, потом сделали вылазку, во время которой ранили пять казаков и Павлуцкого в ногу. Но все-таки острог был взят и бежавшие коряки переколоты, а иные сами потопились в море. Некоторые не оставляли своих юрт и стреляли из луков по входившим в острог казакам. За это Павлуцкий велел у всех юрт завалить входы и зажечь их со всеми находившимися в них мужчинами, женщинами и детьми.
После наказания коряк капитан воротился в Анадырск, оставив одного аманата на пепелище, чтобы он мог рассказать корякам, как умеют русские наказывать бунтовщиков, а трех увез с собою. По возвращении в Анадырск он получил указ сибирского приказа 10-го августа 1731 г., коим ему поручалось принять команду над партиею Шестакова и до указу на чукоч не ходить, а призывать их ласкою.
По ходатайству тобольского губернатора в награду за службу и заслуги капитан Павлуцкий получил чин майора.
Скорняков-Писарев, назначенный командиром Охотского порта с властию и над Анадырским и другими острогами, июля 1-го 1732 г. дал повеление Павлуцкому стоять с командою в удобном месте, где есть корма, о действиях писать, но самому не приезжать в Якутск. А вслед затем приказал строить по данным чертежам остроги: один на устье р. Анадыра или на р. Березовой, для защиты русских, коряк и юкагирей от немирных чукоч, мешающих последним заниматься здесь промыслом диких оленей; другой на реке Пенжине для усмирения пареньских коряк и живущих по р. р. Чендону и Яме, который защищал бы и Камчатку. Построив остроги, оставить в каждом по 50 казаков, самому идти через Чендон, Яму и Тауйск в Охотск и расчищать на 5 сажень дорогу, строить мосты, а на больших реках завести плоты и учредить на этом пути правильное плотовое сообщение.
Павлуцкий донес охотскому командиру, что на устье Анадыра острога не из чего строить — лесу там вовсе нет, а на реках Березовой и Пенжине остроги не нужны, потому что не только непокорных, но и ясашных жителей нет, притом места там голодные. А об дороге и учреждении почты, как о деле совершенно невозможном, вовсе умолчал, и сам 5-го ноября 1732 г., будучи недоволен нелепыми распоряжениями Писарева, уехал в Якутск и увез за собою анадырского прикащика Шестакова с 15 казаками, оставив Анадырск гренадеру Машрукову, которому дал предписание отправить 96 казаков с капралом Шадриным для постройки Олюторского острога.
Партия в Анадырске без командира пришла в совершенное расстройство. По выезде Павлуцкого чукчи отогнали с тундры от самого острога оленный табун, причем убили нескольких пастухов-коряк и 12 казаков, а олюторцы, или сидячие коряки острогов: Олюторского, Култумского, Телличинского, Говенского возмутились и из посланных 96 человек для строения Олюторского острога 12 августа 1733 года убили 13 человек, угнав при том оленный табун. Прочие оставались в осаде, пока голод не заставил их выйти из острога. 4-го сентября одни из них бежали чрез Акланск в Анадырск, в течение 10 дней были без пищи и лишились двух товарищей, умерших от голода; другие 16 человек успели пробраться в Камчатку. Острог был разорен коряками.
Между тем в Тобольске получили донесение Павлуцкого (от 27-го октября 1732 г.) о бунте, распорядились послать иркутскому вице-губернатору с курьером указ, которым предписывалось для производства следствия о причинах бунта немедленно командировать в Камчатку якутского полка майора Василия Мерлина и с ним отправить: обер-офицера и капральство солдат из якутского же полка (Якутский полк стоял в то время в Селенгинске. — Авт.) и, кроме того, сколько нужно команды из Иркутска и Якутска.
Мерлину, между прочим, предписывалось:
1) Воров и заводчиков Федьку Харчина с братом Степкою, дядею их Голгоча; бывшего служилого Родиона Зырянова с женою и сыном его Никитою и затем Антошкою и прочих заводчиков, оковав руки и ноги, содержать под крепким караулом. Следовать накрепко в зажжении ими острога и церкви святой и побитии служилых и пытать. А понеже Харчин, да Муширского острогу есаул Урил и тоен Начика показали, что измена учинилась от обид, неокладных и необстоятельных поборов и чащин (взяток), то Новгородова, Шехурдина и из подъячих Мухоплева и Свешникова пытать и произвести изследование.
2) Нижний острог починять, чтобы впредь в нем было безопасно, а также починять и другие остроги, и чтобы везде были крепкие каркулы.
3) Если ссылочные люди, которые посланы из Тобольска в Охотск, еще не отправлены из Якутска, то часть их отправить в Нижнекамчатск для умножения онаго, озаботясь при том их прокормлением в Камчатке.
4) Сборщиков посылать и прикащиков определять в Камчатку из якутских дворян и детей боярских, а служилых людей добрых за выборами и присягою. Сбирать им ясак по окладам, без обид, и взяток не брать, под смертною казнию.
5) Изследовать об убийстве пятидесятником Штинниковым японцев и узнать, какие были при них товары.
6) Двух японцев немедленно отправить в Тобольск.
7) Взятые сборщиками излишние поборы засчитать в казну и
Произвести следствие над дворянином Иваном Шестаковым и штурманом Генсом за их самовольство.
На основании этого распоряжения Мерлин прибыл в Иркутск с прапорщиком Единым, капралом, писарем, барабанщиком и 36 солдатами. В Иркутске в апреле 1733 г. были назначены еще к Мерлину: канцелярист Литвинцев, копиист и заплечный матер (палач) с инструментами.
Походная розыскная канцелярия — так официально называли эту экспедицию — отправилась весною в Якутск по Лене на досчанниках. В Якутске был назначен помощником к Мерлину только что возвратившийся из Анадырска известный уже нам майор Павлуцкий и прибавлено к его команде 29 служилых и 30 казаков. В Якутске Мерлин описал имущество бывших камчатских прикащиков Новгородова и Шехурдина, а самих, закованных согласно с распоряжением из Тобольска, взял с собою в Камчатку.
6-го июля 1733 г. розыскная канцелярия выступила из Якутска на 554 подводах, нанятых у якутов по 5 руб. за каждую (на отправление канцелярии были произведены следующие расходы: якутам на прогоны 227 руб.; на прогоны до р. Лены 238 руб.; на провиант 316 руб., на наем 142 плотников 71 руб.; 130 пар сыромятных сум 139 руб.; 149 подпруг 36 руб.; бумага и чернила 12 руб. 40 коп.; на жалование служилым хлебное — 1 637 руб.; денежное 183 руб.; 515 сажень ремней — 7 руб. 15 коп.; 347 сум провианту 347 руб.; войлоков для 302 постелей — 302 р.; ремней подпруг в 10 кож 137 р. 44 1/2 к.; топоров и дру

Текст из очерка Николая Леонидовича Бушнева "Забытая экспедиция"

Описание родов Спешневых от Лидии Михайловны Трофимчик (Спешневой)

Описание родов Спешневых от Лидии Михайловны Трофимчик

Описание родов Спешневых от Лидии Михайловны Трофимчик