Имя Петра Кузьмича Креницына входит в список 100 великих мореплавателей мира. На Камчатке он остался навсегда (утонул в реке Камчатка) и оставил здесь свое имя.

"100 великих мореплавателей". Составители: Е.Н.Авадяева, Л.И.Зданович. "Вече" Москва 2000
Оцифровка и корректура: И.В.Капустин

Петр Креницын и Михаил Левашев
В июле-августе 1761 года во время Семилетней войны при высадке русским флотом десанта с целью поддержки действий союзных армий против прусских войск, сосредоточенных в Померании в городе Кольберге, особенно отличился командир бомбардирского корабля "Юпитер" лейтенант Петр Кузьмич Креницын. "...По справедливости засвидетельствую, - писал в донесении Адмиралтейств-коллегий 26 октября 1761 года контр-адмирал С.И. Мордвинов, командующий Кронштадтской эскадрой, в состав которой входил "Юпитер", - о командирах бомбардирских судов флота лейтенантах; Бабаеве, Норманском и Креницыне и о всей команде их, ...что во всю их бытность... против города Кольберга, невзирая на прежестокую с четырех разных батарей и из лесу из поставленных пушек пальбу и [на] окружающие неприятельские бомбы и повреждения корпусов своих судов и мачт, в самую близость города и батарей приходи-1И и якори и завозы свои так близко к батареям завозили, что по шлюпкам их с тех батарей всегда картечами палили, и со всякой ревностию... как днем, так и ночью старались неприятеля разорить".
Адмиралтейств-коллегия обратила внимание на храброго офицера. Согда, по предложению великого русского ученого М.В. Ломоносова, началась подготовка Восточной морской экспедиции, которая должна была исследовать "новооткрытые острова в Восточном океане", Адмиралтейств-коллегия выдвинула кандидатуру Петра Кузьмича Креницына на пост руководителя этой экспедиции.
Год рождения П.К. Креницына неизвестен. Первые сведения о нем относятся к 16 октября 1742 года, когда он поступил учеником в Морскую Академию. По-видимому, Креницыну было в это время не менее двенадцати лет. Через год, в 1743 году, он был произведен в гардемарины.
В течение девяти лет (с 1745 по 1753 год) Креницын служил на Балтийском море. За это время он был произведен сначала в мичманы (1748), а затем в унтер-лейтенанты (1751).
В 1754 году Креницын был произведен в корабельные секретари и два года исполнял обязанности аудитора (военного юриста) в комиссии военного суда. В 1756 году Креницын вернулся во флот и на корабле "Астрахань" совершил переход из Архангельска в Кронштадт. В следующем году он был произведен в лейтенанты и до 1760 года плавал командиром пинка "Кола" на Балтийском море.
Командиром бомбардирского корабля "Юпитер" его назначили 19 мая 1760 года. В апреле 1762 года Креницын был произведен в капитан-лейтенанты, а месяц спустя назначен командиром тридцатидвухпушеч-ного фрегата "Россия". В этой должности он находился вплоть до назначения его руководителем Восточной экспедиции.
Интерес русских промышленников к "Восточному океану", к островам, открытым А.И. Чириковым в 1741 году, начал особенно проявляться в середине XVIII века. В начале 60-х годов XVIII века камчатские власти, а через них и сибирский губернатор, знали о том, что между Командорскими островами и Америкой лежат по крайней мере две группы островов: ближние с прилегающими к ним на востоке Крысьими островами и отдаленные, примыкающие к Америке Лисьи острова (включающие "остров Аляксу"). Так как основная часть Андреяновских островов тогда еще не была открыта, то между обеими островными группами предполагался большой разрыв.
В 1764 году по инициативе Ломоносова началась организация Северной якобы промысловой правительственной экспедиции с секретным заданием "для пользы мореплавания и купечества на восток... учинить поиск морского проходу Северным океаном в Камчатку". Экспедицию возглавил В.Я. Чичагов. Предполагалось, что эта экспедиция встретится в Тихом океане с экспедицией П.К. Креницына; для встречи были предусмотрены специальные опознавательные сигналы и пароли.
В мае 1765 года три судна, специально построенные для плавания в полярных морях, вышли под командованием Чичагова из Колы на север. В начале августа они достигли 80°26' северной широты (к северо-западу от Шпицбергена). Продвинуться дальше из-за тяжелых льдов им не удалось, и Чичагов привел свой отряд в Архангельск. В 1766 году Чичагов повторил "поиск", но продвинулся лишь немногим дальше - до 80°30'.
Таким образом, предполагавшаяся встреча двух русских экспедиций в Тихом океане не состоялась.
Вторая экспедиция была организована после того, как Екатерина II в связи с проектом Ломоносова и докладом Чичерина приказала Адмиралтейств-коллегий "отправить немедленно по своему рассуждению, сколько надобно, офицеров и штурманов, поруча над оными команду старшему, которого б знание в морской науке и прилежание к оной известно было". Несомненно, что основной задачей этой экспедиции было не только описание открытых островов (к которым относили и Аляксу), но и формальное и фактическое закрепление их за Российской империей: приведение "американцев" (алеутов) в Российское подданство, урегулирование сбора ясака и контроль за промышленниками, имевший целью не допустить нарушения интересов казны.
Официально эта экспедиция называлась "Экспедицией о возобновлении китовых и других звериных и рыбных промыслов".
Офицеры, участвовавшие в экспедиции, тем же указом Екатерины II были поставлены в исключительно привилегированное положение. Одновременно с назначением в эту экспедицию они повышались в чине "с приобщением при том вечного пенсиона против получаемого по чину в оном пути жалованья, независящего от впредь положенного по чину оклада". Кроме того, им определялось на время участия в экспедиции двойное жалованье на том основании, что "не могут они, в таком отдалении будучи, смотрение иметь за своею собственною экономиею".
Начальником этой экспедиции и был назначен Креницын, произведенный в связи с этим назначением в капитаны 2-го ранга и награжденный золотыми часами. Креницыну разрешалось самому выбрать себе помощника, и он указал на Михаила Дмитриевича Левашева, с которым вместе участвовал в Кольбергской операции. Это был самый удачный выбор: Левашев полностью оправдал оказанное ему доверие.
Михаил Дмитриевич Левашев (точный год рождения неизвестен) осенью 1751 года поступил учеником в Морскую Академию, а через два года
определен в Морской корпус кадетом. С 1755 по 1762 год он прослужил в Балтийском флоте, в 1757 году был произведен в гардемарины, через год в мичманы, а после Кольбергской операции (в 1762 году) - в унтер-лейтенанты. 1 июля 1764 года ему присвоили очередной чин - капи--лейтенанта и наградили золотыми часами.
Цели и задачи восточной экспедиции держались в тайне: официально она именовалась "Экспедицией для описи лесов по рекам Каме и Белой". Формально она была подчинена сибирскому губернатору Чичерину, кому Екатерина II в своем рескрипте от 28 мая 1764 года предписывала: ..Повелеваем вам на то употреб##ть из первых вступивших денег сколько потребно, присылая для известия оным счет в Адмиралтейскую Коллегию.
Действительно, на снаряжение экспедиции были отпущены очень большие для того времени средства - 100 837 рублей.
Об истинных целях экспедиции, которой ему надлежало руководить, Креницын узнал только 17 сентября 1764 года из инструкции сибирского губернатора, полученной им в Тобольске, куда он прибыл вместе с Лева-шевым, семью штурманами и двумя подштурманами. В этой инструкции Чичерин писал: "...За главнейшее основание порученной вам экспедиции поставляю несколько уже известных, сысканных купцами, Алеутских островов, основательное описание и положение оных на карту сделать, а особливо большого и многолюдного острова Кадьяк; приложив всевозможное старание, обходя его вокруг, писать весьма нужно, остров то или матерая земля, ибо на показания бывших на том острову наших людей утвердиться не можно".
Участники экспедиции привезли из Петербурга несколько карт района Алеутских островов, в том числе карты, составленные экспедицией Беринга - Чирикова и купцом Петром Шишкиным. Из навигационных инструментов они доставили двенадцать морских квадрантов.
В Тобольске к экспедиции были прикомандированы десять штурманских учеников из местной навигационной школы и команда из "нижних чинов". Экспедицию снабдили необходимыми материалами и припасами.
В начале марта 1765 года экспедиция в полном составе выехала из Тобольска и в октябре прибыла в Охотск.
В Петербурге очень внимательно следили за действиями отряда Кре-ницына. Сохранились документы, свидетельствующие о том, что Екатерина II лично интересовалась этой экспедицией и возлагала на нее большие надежды. "С нетерпением ожидаю, что далее произойдет", - писала она Чичерину осенью 1765 года.
Когда экспедиция прибыла в Охотск, оказалось, что строящиеся для нее по приказу Чичерина два судна еще не готовы. Креницын обвинял в этом командира Охотского порта Ртищева, а затем сменившего его Пле-ниснера; небезынтересно отметить, что на последнего в то время жаловались и промышленники за то, что он "во отправлениях на промыслы под разными видами их удерживает и тем желаемому успеху препятствует". Постройка судов закончилась только в августе 1766 года. Кроме них, экспедиции передали еще два судна из числа приписанных к Охотскому порту - галиот "Св. Павел" и бот "Св. Гавриил". Командование большим из построенных судов - бригантиной "Св. Екатерина" Креницын принял на себя. Командиром второго, меньшего судна, - гукора "Св. Павел" - он назначил Левашева, командиром галиота - штурмана Дудина 2-го, командиром бота - штурмана Дудина 1-го.
Из Охотска суда вышли 10 октября 1766 года. На третий день плавания, отойдя от Охотска всего лишь на несколько десятков километров, суда потеряли друг друга из виду.
Потерпев небольшую аварию, "Св. Екатерина" 22 октября достигла Большерецка (на западном побережье Камчатки) и стала на якорь. В ночь 23 на 24 октября штормовой западный ветер понес бригантину на берег и выбросил левым бортом на мель.
Едва команда успела высадиться, как ударами волн бригантина была совершенно разбита. Экспедиция лишилась самого большого судна.
Левашев тем временем достиг устья Большой реки, но из-за шторма войти в Большерецкий порт не смог. 24 октября штормовой ветер понес гукор к берегу. Ценой величайших усилий Левашеву удалось в ночь на 25 октября привести судно к низменному берегу в восьми километрах севернее устья Большой реки. Здесь гукор сел на мель. Все люди благополучно сошли на берег. Судно при этом пострадало сравнительно мало, и его впоследствии сняли с мели.
Третий корабль экспедиции - бот "Св. Гавриил" - благополучно дошел до устья Большой реки и вошел в него, но во время шторма 24- 25 октября дал течь и был выброшен на берег.
Галиот "Св. Павел" не смог достигнуть западного берега Камчатки. Штормовым ветром его вынесло через Первый Курильский пролив в Тихий океан. Только через месяц, 21 ноября 1766 года, Дудин 2-й подошел к Ачинской бухте, но войти в нее из-за скоплений льда ему не удалось.
Через три дня льдины перетерли якорные канаты, и штормовой западный ветер снова увлек галиот в открытое море. Еще полтора месяца носило судно по разбушевавшемуся океану. Все паруса были изорваны, снасти повреждены; команда страдала от холода и жажды, так как кончились запасы дров и пресной воды. Вечером 8 января 1767 года во время густого тумана галиот был выброшен на скалы у Седьмого Курильского острова и разбился в щепы. Из сорока трех человек команды погибло тридцать. Потерпевшие крушение были дружелюбно приняты коренными жителями острова и перезимовали на нем. 3 августа 1767 года все они с помощью курильцев благополучно добрались до Большерецка. Зимовавшие здесь участники экспедиции отремонтировали к этому времени гукор "Св. Павел" и бот "Св. Гавриил" и построили две байдары. Креницын принял на себя командование ботом, экипаж которого был вынужденно увеличен до шестидесяти шести человек (то есть втрое больше, чем до кру-Шьния). Левашев остался командиром гукора с командой в пятьдесят восемь человек. 17 августа 1767 года оба судна вышли из Большерецка и 6 сентября прибыли в Нижне-Камчатск, расположенный в устье реки Камчатки на восточном побережье полуострова. Сюда же должны были прийти сухим путем участники экспедиции, оставшиеся в Большерецке.
Во время этого сравнительно короткого перехода выяснилось, что бот прогнил и для дальнейшего плавания не пригоден. Положение экспе-ции становилось критическим, но, к счастью, в распоряжение Креницына поступил галиот "Св. Екатерина". Галиот нуждался в основательном ремонте, поэтому Креницын решил отложить плавание до будущего года
23 июля 1768 года галиот "Св. Екатерина" и гукор "Св. Павел" вышли из устья реки Камчатки и направились к Командорским островам.
Обогнув с юга остров Беринга, корабли 30 июля прошли проливом близ острова Медного и направились далее на восток. 11 августа из-за сильного ветра и пасмурной погоды суда потеряли друг друга и встретились лишь 22 августа у северного берега острова Уналяска.
14 августа "Св. Екатерина" подошла на расстояние видимости островов Алеутской гряды. Креницын узнал остров Сигуам - самый восточный из Андреяновской группы и остров Амухта - самый западный из Че-тырехсопочных островов.
На берегу одного из островов моряки увидели алеута, который приветствовал прибывших криком "здорово", а затем "стал расспрашивать через толмача: зачем пришли? Будут ли мирно обходиться с жителями? Ему отвечали, что не только будут жить мирно, но и дадут подарков. Первая встреча на том и покончилась..."
Левашев, как об этом можно судить по составленной им карте плавания гукора "Св. Павел", 14 августа увидел на юге неизвестный остров, названия которому он не дал, но нанес на карту, как "впервые открытый остров". На следующий день Левашев увидел еще два небольших острова, а к югу от них - третий. От них он повел гукор на северо-восток.
16-18 августа Левашев увидел на юго-востоке несколько мелких островов и один крупный, названный им на карте "Атуак". 19 августа "Св. Павел" достиг острова Амухта. Таким образом, Левашев видел и нанес на карту восточную часть Андреяновских островов.
В бухте острова Уналяска суда запаслись свежей водой и 23 августа отправились дальше, сначала в северо-западном, а затем в северо-восточном направлении. 25 августа экспедиция подошла к северному берегу Унимака (самого дальнего острова Алеутской гряды) и, обогнув весь остров, нанесла его на карту. 30 августа (согласно статье Соколова) суда "проходили проливом между Унимаком и Аляской, и здесь гукор стал было на мель, однако ж был стащен на другой день. 1 и 2 сентября осматривали аляскинский берег, а потом отправились искать зимовья. 5 сентября оба судна разлучились и уже не встречались до весны следующего года".
Совместный осмотр Креницыным и Левашевым "Аляксы" был первым исторически доказанным плаванием европейцев вдоль северного берега полуострова Аляска (то есть в юго-восточной части Берингова моря)
Как далеко продвинулись Креницын и Левашев на северо-восток от острова Унимак, точно не известно, но, п-видимому, недалеко, так как "Длякса" на карте Левашева показана островом, несколько уступающим по размерам Унимаку.
16 сентября Левашев подошел к Уналяске и бросил якорь в заливе, названном им Макушинским. Этот залив, расположенный на северном побережье острова Уналяска, был давно известен русским промышленникам. Вероятно, залив показался Левашеву недостаточно удобным, и он отправился на поиски более подходящего места для зимовки. До 5 октября Левашев плавал у берегов Унимака, пытаясь, видимо, разыскать Кре-ницына, а затем возвратился к Уналяске и 6 октября стал на зимовку в бухте Св. Павла, названной им так в честь своего судна. Эта бухта находится в глубине Капитанского залива, считающегося одной из лучших гаваней на Алеутских островах.
На острове Левашев встретил промышленников, которые везли с собой "аманатов" - заложников из числа детей алеутских старейшин. Стремясь обеспечить экипажу гукора безопасную зимовку, он потребовал, чтобы они передали ему часть захваченных ими заложников. В конце концов Левашеву удалось наладить отношения с алеутами. 10 мая 1769 года они помогли ему связаться с Креницыным.
Большая часть моряков зимовала на судне, остальные в юрте, построенной из плавника. Люди страдали от сырости, не хватало пищи и топлива. "Пищу худую имеем и малую, а от стужи и дождя нигде не можно сыскать покою!" - записывал Левашев. К концу зимовки в отряде Левашева было двадцать семь больных, однако смертность за все время зимовки была невелика: умерли трое и двое пропали без вести.
Во время зимовки на Уналяске Левашев собрал обширные этнографические сведения об алеутах. Свои наблюдения он записал в журнал. Эти записки, озаглавленные им "О жителях того острова", представляют большую историческую ценность, так как содержат чрезвычайно интересные сведения о быте и древней культуре алеутов, еще не подвергшихся европейскому влиянию.
"Оной народ, - писал Левашев, - росту не малого; волосы имеют на головах черные жесткие; лицо смуглое, русаковато, а телом черноваты". Жилища алеутов - "земляные юрты, в которых сделаны подставки из выкидного лесу", - Левашев описывает очень кратко. В частности, он не отмечает у алеутов крупных жилищ, вмещающих большое число людей, о чем сообщали русские промышленники, зимовавшие в то же время на Алеутских островах. Впрочем, промышленники говорили не об од-Ном, а о нескольких типах алеутских жилищ, как больших, так и малых.
Описал он и пищу алеутов, и их способ добывания огня. "По надобности своей, - писал Левашев, - вырубают огонь: на какой ни есть камень положат сухой травы и птичьего пуху, которые осыплют мелкою горячею серою, и ударят в тот камень другим, от чего сделаются искры, и положенная на камень сера, с травою и птичьим пухом, загорится; а некоторые достают огонь и деревом, наподобие как сверлом вертят".
Поразило Левашева то, что алеуты, по крайней мере, те, которых он встречал, не отапливали своих жилищ. "А во время студеные погоды оные жители, в юртах и в проезде, выходят на берег согреваться; ставят между ног с китовым жиром плошки; и зажигают тот жир, положа на него сухую траву, от чего и нагреваются". Эту же особенность быта алеутов отметили и промышленники, зимовавшие за несколько лет до Левашева на Лисьих островах. Однако так делали не все алеуты; некоторая - весьма незначительная - часть разводила огонь непосредственно в юртах.
Много времени Левашев уделил изучению орудий лова и оружию алеутов, оставив по этому вопросу подробнейшие записи, представляющие большую научную ценность.
Особое внимание Левашева привлекали легкие алеутские лодки - одноместные, обшитые кожей (на деревянном остове) байдарки.
"У них, - писал он, - сделаны байдарки наподобие челноков, из тонких деревянных трещин, обтянуты опареною китовою или.нерпичьею кожею как дно, так и крышка; длиною же байдарки от 16 до 18 футов, шириною по верху 141 фуга, и другие несколько более, глубиною 14 дюйм; и на средине круглое отверстие, в которое садится человек на дно той байдарки, в руках одно веселко, у которого на обеих концах сделаны лопаточки, и гребет им на обе стороны; а во время волнения обтягивают около того отверстия и около себя выделанною широкою китовою кишкою, чтобы не могла в байдарку попасть вода". Подробно описывает Левашев одежду, украшения и прически алеутов, их нравы и обычаи.
Наконец, большое внимание в своих записках Левашев уделил культу алеутов, праздники которых были связаны с магическими обрядами.
Левашев дает разностороннее этнографическое описание быта алеутов, сделанное без преувеличений и прикрас и, что еще важнее, без злобной клеветы, свойственной европейским путешественникам XVIII- XX веков.
В гораздо более тяжелых условиях протекала зимовка Креницына на Унимаке. До середины октября люди Креницына строили юрты из плавника. Галиот они вытащили на берег, чтобы он не пострадал во время зимних бурь. В районе зимовки не было постоянного населения. Лишь изредка сюда приходили на байдарках алеуты, просили подарков, но на судно подниматься не решались. Очевидно, они были напуганы русскими промышленниками, зимовавшими ранее на этом острове.
Наладить хорошие отношения с коренными жителями не удавалось, хотя Креницын несколько раз получал от них тюлений и китовый жир закожу, бусы ("корольки") и т. п. 10 мая 1769 года в журнале Креницына появилась запись о том, что "американцы" (алеуты), привезшие письмо от Левашева, были щедро награждены.
Экипаж очень страдал от цинги, смертность была исключительно велика. За время зимовки от цинги умерли шестьдесят человек, а оставшиеся в живых двенадцать человек настолько ослабели, "что ежели бы капитан-лейтенант Левашев не пришел к нему со своими людьми, то бы не с кем было и судном управлять".
6 июня 1769 года в гавань, где зимовал Креницын, прибыл Левашев. Покидая место своей несчастливой зимовки, Креницын приказал поставить у покинутых им жилищ "деревянный крест и на оном же медный. В том кресте, в скважине", оставить составленную им записку.
Большое научное значение имеют записи о землетрясениях, происшедших 15 января, 20 февраля и 16 марта 1769 года, сделанные Креницыным в его журнале во время зимовки. Эти заметки являются первыми в истории указаниями на сейсмические явления в зоне Алеутских островов.
4 июня 1769 года Креницын был произведен в капитаны 1-го ранга.
Зиму 1769-1770 годов отряды Креницына и Левашева провели в Нижне-Камчатске, испытывая крайнюю нужду, так как из-за нерадения высшего начальства они не получали ни порционных денег, ни так называемого "сухопутного провианта". Капитаны вынуждены были для питания команды покупать у местных жителей рыбу по цене, в пять раз превышавшей казенную. В конце концов они организовали собственный "рыболовный промысел", который дал возможность дожить до лета и даже засолить к моменту выхода судов в море девятнадцать бочек рыбы.
К началу июля 1770 года, когда судна были готовы к плаванию в Охотск, перед самым выходом в море, 4 июля 1770 года, нелепым образом погиб Петр Кузьмин Креницын. Набежавшая внезапно волна опрокинула челн, в котором начальник экспедиции плыл по Камчатке, и Креницын утонул.
Левашев принял командование экспедицией. В Петербург он вернулся 22 октября 1771 года, то есть через семь лет и четыре месяца. За несколько месяцев до возвращения - 12 марта 1771 года - он был произведен в капитаны 2-го ранга, а ровно через месяц после возвращения - в капитаны 1 -го ранга. Такое быстрое продвижение свидетельствовало о том, что ни Екатерина II, ни Адмиралтейств-коллегия не считали экспедицию Креницына - Левашева неудачной, несмотря на большие расходы и гибель трех судов.
В следующем, 1772 году, Левашев, командуя новым военным кораблем "Борис и Глеб", совершил переход из Архангельска в Кронштадт, а в начале 1773 года вышел в отставку по болезни, в чине капитан-командора.
В 80-90-х годах XVIII века вышло, по крайней мере, шесть изданий материалов экспедиции Креницына и Левашева на четырех языках, что свидетельствует о повышенном интересе к этой экспедиции. Следует отметить, что особенно привлекало читателей этнографическое описание алеутов, составленное М.Д. Левашовым.
Географические результаты экспедиции использовались всеми позднейшими русскими и иностранными исследователями северо-восточной части Тихого океана, начиная от известного английского мореплавателя Джеймса Кука, действовавшего через "славного англичанина" Кокса, и кончая замечательным русским исследователем северо-западной части Тихого океана М.Д. Тебеньковым, который подчеркивал, что экспедиция Креницына и Левашева 1764-1769 годов положила начало "математическому определению" Алеутских островов.
Экспедиция Креницына-Левашева во второй половине XVIII века продолжила научное исследование северной части Тихого океана, начатое в первой половине XVIII века великими русскими мореплавателями - участниками Первой и Второй Камчатской экспедиций. Креницын и Ле-вашев завершили открытие Алеутских островов. На их материалы в значительной мере опиралась последняя в XVIII веке крупная русская правительственная экспедиция Биллингса (1785-1793), фактическим руководителем которой являлся замечательный русский мореплаватель Г.А. Сарычев.

Креницын Петр Кузьмич

Подробности биографии
Событие Дата Место / Описание
Рождение ок. 1728
Образование (диплом) 16.10.1742 Поступил учеником в Морскую Академию
Санкт-Петербург, Россия
Образование (диплом) 1743 Произведен в гардемарины
Санкт-Петербург, Россия
Военная служба с 1745 по 1753 Служил на Балтийском море

Военная служба 1748 Мичман

Военная служба 1751 Унтер-лейтенант

Военная служба 1754 Произведен в корабельные секретари и два года исполнял обязанности аудитора (военного юриста) в комиссии военного суда

Военная служба 1756 На корабле "Астрахань" совершил переход из Архангельска в Кронштадт

Военная служба 1757 Произведен в лейтенанты, плавал командиром пинка "Кола" на Балтийском море

Военная служба 19.05.1760 Назначен командиром бомбардирского корабля "Юпитер", отличился во время высадки российского десанта

Военная служба 1762 Произведен в капитан-лейтенанты, назначен командиром тридцатидвухпушеч-ного фрегата "Россия"

Путешествие с 1764 по 1770 Руководил экспедицией по исследованию Алеутских о-вов и северного побережья п-ова Аляска

Военная служба 4.06.1769 Произведен в капитаны 1-го ранга

Кончина 4.07.1770 Утонул в реке Камчатка
Камчатка, Россия

Рождение замысла и подготовка экспедиции Креницына
Ускорившееся с конца 1750-х гг. продвижение русских на восток стало основной исторической предпосылкой организации экспедиции П. К. Креницына. Непосредственно же она явилась реакцией русского правительства на сведения о плавании С. Т. Пономарева и С. Г. Глотова на судне «Иулиан» (1758-1762), во время которого была открыта новая группа Алеутских о-вов — Лисьи (так их назвали из-за обилия лисиц, в том числе редкой расцветки — черных и др.).

Рапорт Глотова и Пономарева в Болылерецкую канцелярию от 12 сентября 1762 г. {740} стал отправной точкой в истории экспедиции Креницына. В документе, сообщавшем об открытии о-вов Умнак и Уналашка — центральных в группе Лисьих, приводились полученные [199] от местных жителей сведения, что далее к востоку есть еще много островов с лисицами и морскими бобрами, причем на некоторых из них — «Алахшаке» (Аляске), Кадьяке и «Шугачьтанах» есть «лес стоячей» (Алеутские о-ва безлесны), а на «Алахшаке» и «Шугачьтанах» водятся животные, доселе не встречавшиеся промышленникам на островах: медведи, олени и др. На о-ве «Шугачьтаны», сообщалось в приложенном к рапорту списке, «жители имеют палаши и копья, зеркалы и чернильницы», а на о-ве «Чихмил» «судно найдено выкинутое, иностранное». Это должно было непременно привлечь внимание правительства как свидетельство близости владений «цивилизованных» стран. Представляется, однако, что «палаши» — это, вероятно, тлинкитские металлические кинжалы, достигавшие внушительных размеров, а под «зеркалами» и «чернильницами» понималась (при плохом переводе) какие-то предметы быта народов Северозападного побережья. Так, В.А. Перевалов предполагал, что «зеркала» — это полированные медные пластины, а «чернильницы» — сосуды, в которых аборигены Северной Америки разводили и хранили краски для татуировки и раскрашивания. Соединение в слове «Шугачьтаны» этнонима «чугач» (эскимосы Южной Аляски) и тлинкитского слова «тан» («житель») позволило предположить, что «Шугачь-таны в представлении алеутов, заимствованным Глотовым, обозначало общее название жителей Аляскинского залива»{741}.

Вместе с тем следует обратить внимание на сообщение о народе «шувачи тана» в «Описании» П. Лисенкова (1765) и дополнении к нему. Там содержатся полученные от аборигенов сведения о некоем «острове» (по-видимому, это Аляска), где находят минерал, напоминающий «каленой уголь» («луч от него в ношном времяни сияет»), и о военных походах за ним людей под названием «шувачи тана»: их одежда подобна русской, они имеют «шпаги, лицем беловатые, волосы русыя, а на голове волосы завязывают назаде»{742}. Напомним, что месторождения угля известны, например, на Кенае. Но в первую очередь следует иметь в виду упоминаемый М. Д. Левашовым янтарь («ентарики»), который алеуты Уналашки доставали «на острове Аляксе меною... а более войною»{743}.

Значение открытий Глотова и Пономарева было достаточно велико. Открытые крупные острова благодаря обилию пушнины, причем [200] новых сортов, обладали значительной экономической ценностью, а вместе с другими островами, перечисленными в рапорте, представляли новый, чрезвычайно перспективный для освоения край. Открытия существенно расширяли географические представления современников. В результате плавания на «Иулиане» и других, близких к нему по времени «вояжей» зона как промысловой деятельности русских, так и политического влияния России значительно расширилась на восток, придвинувшись вплотную к Американскому материку. В северной части Тихого океана начала складываться новая геополитическая ситуация, побуждая правительство к действиям. Неудивительно, что рапорт Глотова и Пономарева вместе с картой, выполненной участником плавания П. Шишкиным{744}, всколыхнул интерес в Петербурге к далекой северо-восточной окраине империи.

Рапорт и карту повезли в Тобольск купцы-«компанейщики» (И. Снигирев и др.). От них информация об открытиях Глотова и Пономарева поступила в Петербург по двум каналам: через бывшего губернатора Сибири, а затем «главного по сибирским делам сенатора» Ф. И. Соймонова, жившего в Москве, и через его преемника Д. И. Чичерина, который разделял интерес к исследованиям в Сибири и на Тихом океане.

Приехавшие в Тобольск «компанейщики», жалуясь на притеснения со стороны камчатского начальства, искали заступничества у Соймонова, отправив ему письмо и вариант карты. От Соймонова сведения об открытии Лисьих о-вов стали известны в академических кругах Петербурга еще до «Реляции» Чичерина{745}. На основе полученной от купцов информации Соймонов направил Екатерине II свои рапорт и каргу, которые несомненно укрепили интерес императрицы к данному сюжету — Соймонов пользовался у нее авторитетом{746}.

Официальным каналом была «Реляция» губернатора Д. И. Чичерина Екатерине II от И февраля 1764 г. {747} В «Реляции», сообщая об открытии Умнака и Уналашки и отмечая, что «сей доныне скрытой талант... выходит на театр чрез самых простых и неученых людей», Чичерин со ссылкой на порученную ему «Секретную комиссию» ставит вопрос о квалифицированном описании островов, сообщая о сделанном им распоряжении относительно присоединения к промысловым экспедициям профессиональных моряков (эти идеи были затем использованы в указе Екатерины II и в инструкции Адмиралтейств-коллегий). [201]

«Реляция» вместе с комплектом документов об экспедиции Глотова — Пономарева вызвала интерес у Екатерины. 13 апреля 1764 г. запиской она велела секретарю доставить ей «письмо, присланное от Чичерина, и журнал, писанной от Большерецкого острогу»{748}. Ее интерес, безусловно, был усилен эффектом от прибывших в Петербург невиданных мехов черных лисиц{749}. Екатерина удостоила купцов Снигирева и Буренина аудиенции, в частности, «для словесного с ними изъяснения» и не скрывала своего любопытства к теме тихоокеанских открытий{750}. Указом от 21 сентября 1764 г. 12 купцов-пайщиков были пожалованы золотыми медалями{751}, первыми наградными медалями России, связанными с освоением Америки и Сибири.

Итак, благодаря поездке купцов-«компанейщиков», заинтересованной реакции на открытия Ф. И. Соймонова и Д. И. Чичерина (а в дальнейшем М. В. Ломоносова и А.И. Нагаева) резонанс получился достаточно сильным, и информация об открытии Умнака и Уналашки вызвала интерес на самой вершине государственно-иерархической пирамиды Российской империи.

Новость об открытии совпала с подготовкой секретной экспедиции в Северный Ледовитый океан, инициатором которой был М. В. Ломоносов. Исходя из своей ошибочной гипотезы, что центральная часть Арктики свободна от льда, он предлагал направить экспедицию через полюс к Тихому океану. Увлеченный этой идеей, Ломоносов пишет к своей работе о северо-восточном проходе «Прибавление второе. Сочиненное по новым известиям промышленников из островов Американских...», где ошибочно утверждает, «что Лесной остров, называемой Алахшак, находится у северных берегов Северной Америки, около половины разстояния от Камчатского устья до Шпицбергена»{752}. Первым догадавшись, что «лесной остров» может быть материковым «мысом», он неверно рассчитал координаты этих земель. Ломоносов был озабочен в основном подготовкой экспедиции на север (ее возглавил В. Я. Чичагов), но, имея определенное влияние на Екатерину II, он, видимо, способствовал зарождению идеи аналогичной экспедиции в Тихом океане. Однако вывод, что «Прибавление второе» легло в основу указа об экспедиции на Алеутские о-ва{753}, сравнительным анализом этих текстов не подтверждается. Хотя указы о двух экспедициях разделяют всего 10 дней и руководство Адмиралтейств-коллегий рассчитывало на возможность [202] их координации в Тихом океане, степень взаимосвязи этих проектов не следует преувеличивать, как это нередко случается{754}.

4 мая 1764 г. вышел указ Екатерины II Адмиралтейств-коллегий об организации новой тихоокеанской экспедиции. Ссылаясь на полученные от Чичерина известия об открытиях («плоды... прошедшей Камчатской экспедиции»), императрица, следуя его реляции, отмечала непрофессиональность и несовершенство описаний первооткрывателей и повелевала Коллегии «по представлению губернатора Чичерина исполнить, отправя немедленно туда, по своему разсуждению, сколько надобно афицеров и штюрманов, поруча над оными команду старшему, которого бы знание в морской науке и прилежание к оной известно было»{755}. Указом предписывался режим строжайшей секретности, который строго соблюдался. Сама же экспедиция именовалась «Комиссией для описи лесов по рекам Каме и Белой»{756}.

Указ содержал только общую задачу экспедиции, одно «кадровое» замечание, меры поощрения и требование секретности. Конкретные цели, способы и район действий, непосредственные задачи — все это не раскрывалось и было предоставлено для разработки Адмиралтейств-коллегий. Члены Коллегии 5 мая 1764 г. «разсматривали довольно морским афицерам список и за способнаго избрали в... экспедицию старшим послать капитан-лейтенанта Петра Креницына, да к нему еще однаго афицера, которые имеют быть каждый на особом судне»{757}.

Кандидатуру Петра Кузьмича Креницына (р. 1728 г.) предложил член Коллегии, известный гидрограф и картограф вице-адмирал А.И. Нагаев. Свои первые плавания Креницын совершил под руководством его, а также Харитона и Дмитрия Лаптевых; он участвовал в возглавляемой Нагаевым гидрографической экспедиции в Балтийском море, а также в Семилетней войне, где отличился при осаде крепости Кольберг в 1761 г. (по этому периоду его знали и ценили члены Коллегии Г. А. Спиридов и С.И. Мордвинов){758}. 7 мая на предложение Коллегии отправиться в «некоторую дальную экспедицию» Креницын «всеохотно» согласился и выбрал себе в помощники лейтенанта Левашова{759}. [203]

Михаил Дмитриевич Левашов (р. 1738 г.) знал Нагаева и братьев Лаптевых, служил под командой Креницына, с ним участвовал в осаде Кольберга; в апреле 1764 г. был досрочно произведен в лейтенанты{760}. Руководитель экспедиции и его напарник сочетали личные способности, молодость, практический опыт и отличное образование. Они принимали эстафету у воспитанного Петровской эпохой поколения морских офицеров, осуществившего героическую Вторую Камчатскую экспедицию.

Конкретизация задач и способов деятельности экспедиции была «многоступенчатой»: указ Екатерины, инструкция Адмиралтейств-коллегий, дополнения к ней Д. И. Чичерина и, наконец, решения, которые на месте принимал Креницын.

Составленная А.И. Нагаевым инструкция Адмиралтейств-коллегий Креницыну от 26 июня 1764 г. включала в задачу экспедиции исследование, определение координат и нанесение на карту всех земель к востоку от Камчатки, которые были указаны на карте Шишкина и в списках островов, с точной фиксацией полученных сведений{761}. Экспедиции предстояло от Камчатки следовать прямо к Умнаку и Уналашке, которые мало интересовали Коллегию; она, доверившись рапорту Пономарева, считала их уже известными, с приведенными «в подданство ея И.В.» жителями. Получив у обитателей этих островов подтверждение информации, привезенной Пономаревым, и узнав «о курсах и разстояниях» до лесных островов, следовало плыть прежде всего к «острову Шугачьтаны, или Тыгачтаны, на которых показано жители имеют у себя палаши, зеркалы и чернильницы с перьями («перья» в рапорте отсутствуют. — А.И.), чем является знак, что они получают оные от европейцев, приезжающих к ним с американского берега, отстоящаго от них блиско»{762}. На «Шугачьтанах» разведать, далеко ли «матерая американская земля, под какою из тамошних народов или европейскою державою обстоит», есть ли на материковом побережье города, какие, где, «под каким правлением» и т. д. Особо Коллегию интересовало, нет ли сквозь материк «до другова моря к востоку или к северу проливов? И не проходят ли сквозь те проливы из другова моря... мимо их большия корабли», а также откуда жители «Шугачьтан» достают «палаши, зеркалы и чернильницы», от кого научились писать «и на своем ли языке пишут»{763}.

Этот повышенный интерес к «Шугачьтанам» и содержание вопросов открывают главную задачу экспедиции, которая была задачей [204] политической. Европейское влияние на далеких островах — вот что беспокоило организаторов экспедиции. Насколько близки к зоне деятельности русских владения европейцев? Какова политическая география этой неведомой части Северной Америки? Не открыт ли уже северо-западный проход (из Атлантического в Тихий океан)? Именно эти вопросы волновали правящие круги России. Речь шла о прояснении реальной геополитической ситуации на северо-западе Северной Америки.

С этим связана и секретность: русское правительство, как и раньше, стремилось скрыть от европейских держав и свои действия в северной части Тихого океана, и свой интерес к этому региону, рассчитывая упредить конкурентов, приближение которых почувствовало из рапорта Глотова и Пономарева: «палаши и чернильницы» произвели в Петербурге сильное впечатление. С желанием опередить чужую экспансию, особенно Англии{764}, где в это время готовилась экспедиция Байрона{765}, возможно, связана та поспешность, с которой отправляли Креницына, хотя ее можно объяснить и желанием синхронизировать плавания Креницына и Чичагова, и просто властным нетерпением императрицы и ее адмиралов.

Вторая важнейшая задача, которую, по сути, ставила Адмиралтейств-коллегия, касалась перспектив российской экспансии на Тихом океане: после «Шугачьтан» Креницыну предписывалось плыть обратно к Умнаку, проходя мимо всех островов, о которых «умнацкия жители объявили», причем так, чтобы «мимо... безлесных проходить в виду и можно их было пеленговать», а для обследования приставать только к «большим» и «лесным»: «Кадьяку, Алахшану и к протчим» — то есть к наиболее богатым ресурсами и перспективным для колонизации землям, уже лежавшим на пути русских промышленников. Для зимовки был рекомендован «остров» Алахшан (Аляска) в связи с имевшимся прецедентом и возможностью «питаться ловлею зверей», а также обстоятельно осмотреть «остров» и его окрестности. По пути следования экспедиции надлежало собирать сведения о местных природных ресурсах, флоре, фауне, этнографии{766}.

Дальнейшую ориентацию экспедиции Коллегия препоручала Чичерину. Следуя его идее, предписывалось распределить команду по промысловым судам, но допускались различные альтернативные варианты. В проводники следовало взять людей, имевших опыт плаваний на острова и общения с алеутами. Начальнику экспедиции были вручены два секретных пакета: первый (инструкция) — для вскрытия в Тобольске в присутствии Чичерина; второй подлежал вскрытию на [205] Камчатке перед уходом в плавание и содержал «Секретное прибавление» — оно информировало о возможной встрече с экспедицией Чичагова, включало описание ее судов и системы сигнализации и паролей, необходимой для опознания. В местах высадки предписывалось «ставить знаки с надписьми, какие суда и в какое время на том месте были»{767}.

Вопреки распространенному в литературе мнению{768}, перед экспедицией не ставились задачи юридического закрепления за Россией открытых земель, организации сбора ясака, контроля за деятельностью промышленников, хотя сбор ясака подразумевался, видимо, неформально.

3. Начальный этап экспедиции Креницына: Петербург — Камчатка
1 июля 1764 г. экспедиция выступила из Санкт-Петербурга, а 17 сентября прибыла в Тобольск, где Креницын вручил Чичерину пакет с инструкцией. Чичерин отнесся к инструкции творчески, составив дополнение к ней (от 4 марта 1765 г.){769}, местами существенно корректировавшее задачи экспедиции и способы их осуществления. Во-первых, это касалось выбора приоритетных географических объектов исследования: «За главнейшее основание порученной вам экспедиции поставляю несколько уже известных сысканных купцами Алеутских островов основательное описание и положение оных на карту зделать, а особливо большаго и многолюднаго острова, называемаго Алакшак и втораго — Кадьяк, приложить всевозможное старание, обходя ево вкруг, описать, весьма нужно знать остров ли то или матерая земля...» О «Шугачьтанах» не сказано ни слова. Чичерин — реалист: прежде всего необходимо разобраться с тем, что уже открыто или в существовании чего нет сомнений.

Вторая корректива касалась судов — Чичерин предпочел отправить экспедицию не на промысловых, а на трех специально построенных судах. Губернатор рекомендовал взять в плавание поменьше провианта, а продовольствие по примеру промышленников добывать [206] на месте. Ссылаясь на известия от промышленников, он предостерег о коварстве туземцев, при этом заметив: «Ничево так оные не боятца как огнённова оружия...» (От Чичерина экспедиция получила «особливо зделанныя здесь малинькия пушки и единороги»{770}, удобные для небольшие судов.) «Дополнение» Чичерина было с удовлетворением одобрено и Екатериной II, и Адмиралтейств-коллегией{771}.

Собственно только в Тобольске руководители экспедиции получили представление не только о точных ее целях, но и тех условиях, в которых ее предстояло осуществлять. В письме А.И. Нагаеву от 15 марта 1765 г. Креницын обрисовал ситуацию с кораблями: «Такелажу на них никакова нет ни одной веревки, кроме якорей... И я принужден все такелажи и канаты делать новые в Тобольске»{772}.

Занимаясь необходимой подготовкой, экспедиция перезимовала в Тобольске, где к ней присоединился бывавший на островах «малороссиянин» (украинец) купец П. Лисенков{773}. По пути на восток она также пополнилась 9 учениками навигацких школ Томска и Иркутска и 20 якутскими казаками. В Охотск экспедиция прибыла в октябре 1765 г. Строившиеся здесь суда, бригантина и гукор, не были готовы. Руководить постройкой пришлось Креницыну{774}.

Екатерина II не оставляла вниманием экспедицию по крайней мере первые полтора года, в живой форме выражая свой интерес к ней в рескриптах Чичерину. Для нее это предприятие было и предметом любопытства, и средством самоутверждения, и предлогом выразить свои симпатии Д. И. Чичерину{775}.

От Чичерина Креницыну было известно о таком внимании императрицы{776}, и это заставляло его спешить. Он поставил целью во что бы то ни стало выйти в море в 1766 г., чтобы перезимовать на Командорских о-вах{777}. Подготовка к походу, однако, завершилась [207] только осенью 1766 г. В состав эскадры вошли построенные бригантина «Св. Екатерина» (73 чел., командир — П. К. Креницын) и гукор «Св. Павел» (53 чел., М. Д. Левашов), а также старые суда, стоявшие в Охотске, — галиот «Св. Павел» (44 чел., А.И. Дудин-меньшей) и бот «Св. Гавриил» (22 чел., А.А. Дудин-большей); последний рассматривался лишь как вспомогательное судно для перевозки провианта{778}.

Несмотря на осень, Креницын принял решение идти на Камчатку. Безусловно, он сознавал (хотя и недооценивал) риск осеннего плавания{779}. Но, видимо, решимость скорее исполнить порученную миссию предопределила его выбор. И октября корабли экспедиции вышли из Охотска. Вскоре штормом корабли разметало. «Св. Екатерина» достигла западного берега Камчатки, однако из-за погодных условий не смогла войти в устье р. Большой и 25 октября была выброшена на берег примерно в 25 верстах севернее, где ее, «выкинув, вовсе разбило, и все казенное, кроме денежной казны, потонуло»{780}, но команда выбралась на берег. Гукор «Св. Павел» Левашова также безрезультатно пытался войти в устье р. Большой, но в сложной ситуации 25 октября было принято решение идти судном прямо на берег. Гукор выбросило в 7 верстах к северу от устья р. Большой. У него «вышибло руль», команда же благополучно покинула корабль{781}. Бот «Св. Гавриил» достиг устья р. Большой, сел на мель, откуда волной его перебросило в реку 21-го; у бота «отбило и унесло в море руль»{782}.

Галиоту «Св. Павел» Дудина-меньшего выпала самая тяжелая доля. Штормом его вынесло в Тихий океан. 12 ноября судну удалось приблизиться к Авачинской губе, и Дудин-меньшей смог известить власти. Однако 24-го канаты у якорей перетерло льдом, и весь декабрь корабль носило в океане, в стуже, с рваными парусами. 9 января 1767 г. судно разбило об утесы о-ва Шиашкотан (7-й Курильский). Спаслось лишь 13 человек, включая командира. Выжить им помогли коренные жители Курил, айны. В лодках айнов, проведя на Курилах 7 месяцев, они прибыли на Камчатку 3 августа{783}.

Итак, на начальном этапе экспедицию постигла неудача. Креницын принял меры для сохранения выброшенных на берег вещей, [208] организации зимовки в Болыперецке{784}. При нехватке продовольствия оказался кстати казенный табун северных оленей, закупленных еще в 1740 г. Чириковым и находившийся под присмотром состарившегося чириковского матроса{785}.

В период затянувшегося пребывания на Камчатке (1766-1768) Креницын, кроме ремонта оставшихся или поиска новых судов, решал задачи заготовки продовольствия, изготовления нового корабельного снаряжения взамен утраченного, доукомплектования экспедиции, сбора информации для предстоящего плавания.

Из местного, выплавленного на Камчатке железа ковались новые якоря{786}.

Креницын принял решение взять в экспедицию галиот «Св. Екатерина», на котором лейтенант Синдт в 1766 г. возвратился из своего плавания. Не исключалось и использование брошенных или затопленных старых кораблей, однако пригодных не нашлось{787}.

7 августа 1767 г. Креницын рапортовал Чичерину о завершении ремонта бота «Св. Гавриил» и гукора «Св. Павел», которые в устье р. Большой ожидали перехода в Нижнекамчатский острог для замены «Гавриила» на галиот «Св. Екатерина», «ибо бот «Гавриил» мал, а к тому и гнил». Креницын сообщал о решении в этом году достичь «Уналакши»{788} «или где способнее место изберем, и там зимовать»{789}. Однако все произошло иначе. Корабли вышли в море 17 августа и, обогнув полуостров, 4 сентября подошли к устью р. Камчатки. Опыт осеннего плавания в Тихом океане побуждал Креницына к осторожности. 9 сентября, собрав в Нижнекамчатском остроге всех находившихся там 25 промышленных, он узнал, что в море они выходили в разное время, самое позднее — 28 сентября, но лишь для того, чтобы дойти до Командорских о-вов для зимовки. На время зимовки они вытаскивали суда на берег, поэтому не имели представления о наличии на островах гаваней или бухт, удобных для стоянки большого судна. Посовещавшись, Креницын решил зимовать в Нижнекамчатске{790} (рис. 12). В состав экспедиции он включил нескольких участников [209] плаваний на восток — С. Г. Глотова, И. М. Соловьева, Г. А. Пушкарева, Д. Панкова и др.

4. Плавание Креницына и Левашова к Алеутским о-вам и п-ову Аляска
Плавание Креницына и Левашова фактически началось 24 июля 1768 г. Экипаж галиота «Св. Екатерина» под командой П. К. Креницына составлял 72 человека, гукора «Св. Павел» (командир — М. Д. Левашов) — 65 человек. Вскоре прошли Командорские о-ва, где в тот год промышленниками была убита и съедена последняя на Земле морская корова...

В ненастье 11 августа суда разлучились, а уже 20 августа Креницын вошел с юга в пролив между Умнаком и Уналашкой. На следующий день встретили первого алеута с Уналашки, который, подъехав в байдарке, «закрычал сперва: «Здорова», — а потом чрез толмача... спросил зачем мы к острову пришли и ежели ко оному пристанем, то будем ли мирно с ними жить», на что ему ответили: «Ежели они станут с нами жить мирно, то и мы с ними таково ж, а... еще и дарить будем». С других байдарок алеуты также кричали по-русски: «Здорова»{791}. 22 августа увидели гукор Левашова, который прошел вдоль Алеутской гряды с северной стороны и ждал Креницына у Уналашки. Встретившись, суда вошли в зал. Калехта на северной стороне Уналашки, где бросили якорь (рис. 31). В этот же день, 22 августа, приплыли на байдарках алеуты, привезли на «Св. Екатерину» пузырь с пресной водой, а на «Св. Павел» также палтусину и ягоду шикшу в травяных мешочках; алеут Анакатах привез в ясак лисью шкуру; прибывших отдаривали{792}. 23 августа прибыл «алеут» Кашмак, пленный кадьякец, который «между протчими разговорами» сообщил, что жители о-вов Акутан и Кугалга убили 15 русских с зимовавшего на Умнаке судна{793}. В тот же день оба Дудина сообща ездили за пресной водой на берег; отношение алеутов к мореплавателям было лояльно-предупредительным, хотя и чуть настороженным{794}. Однако вряд ли русские капитаны понимали, насколько это важно для исхода приближающейся зимовки. Они спешили вперед, на, восток. [210]

25 августа Креницын увидел о. Унимак. Левашову, на судне которого находился Пушкарев, знаток этих мест, был дан приказ идти первым в пролив между Унимаком и Аляской (Исаноцкий пролив), где 30 августа «Св. Павел» дважды сел на мель. Между тем следовало решать вопрос о зимовке. На консилиуме офицеров 31 августа (1 сентября по журналу «Св. Екатерины») было решено в зависимости от направления ветра искать бухту для зимовки на «острове Аляксе», на Кадьяке или Уналашке{795}. 1 сентября суда пошли на север вдоль Аляски: 2-го все четыре байдары обследовали побережье, но удобной гавани не нашли. Взяли курс на юго-запад; 5 сентября суда потеряли друг друга и до лета следующего года действовали самостоятельно{796}.

Креницын пытался пройти к Уналашке на зимовку, но из-за встречных западных ветров 11 сентября принял решение искать удобную к зимовке бухту на северном Унимаке и Аляске. 12 сентября корабль вошел в Исаноцкий пролив и с трудом двинулся вглубь, посылая вперед байдары для измерения фарватера. 13 сентября было найдено место зимовки Пушкарева, но бухта «за отмелыми берегами» оказалась непригодна для «Св. Екатерины»{797}. Между тем штурманы Дудин-большей и Крашенинников на байдарах нашли подходящий залив в том же проливе на юго-восточном берегу Унимака (зал. Креницына, или Св. Екатерины). 18 сентября судно вошло в этот залив. Началось строительство «юрт»{798} для зимовки (одна «юрта» — «для служителей», другая, «командирская» или «штурманская», — для унтер- и обер-офицеров), собирали «выкидной лес» (плавник), рубили ольховник, разбирали покинутые алеутские жилища в окрестностях{799}.

Располагаясь на зимовку, Креницын посылал партии на двух-трех байдарах для обследования и описи прибрежных районов, поиска жилищ туземцев и взятия у них аманатов. Как правило, на каждой байдаре находилось по небольшой пушке или единорогу — на «Св. Екатерине» имелась пара маленьких медных единорогов специально для байдар. Первая партия, штурмана А.А. Дудина-большего, 8-15 октября обследовала Исаноцкий пролив и привезла лес. Вторая — штурмана М. Крашенинникова — 16-28 октября прошла вдоль южного побережья п-ова Аляска «верст до 150-ти», находя лишь [211] пустые «юрты», иногда с юколой, взяв которую путешественники оставляли свои товары в качестве платы. 6-12 ноября партия штурмана С. Чиненого обследовала северное побережье Аляски. Взять заложников не удавалось, аборигены уходили, в одном случае алеут ранил стрелами двух казаков{800}.

Приемлемые для русских отношения с туземцами не складывались. Характерна была уже первая встреча, 18 октября, когда первый раз за время стоянки «увидели едущих американцев на 2-х байдарках»; те остановились за полверсты от судна и просили подарки. Им ставили условием подъехать сначала к судну, они же выспрашивали у толмача, много ли на судне людей, и предлагали ему перейти к ним. Один алеут согласился подъехать к судну (ему дали в залог шапку и рукавицу), но, проехав некоторое расстояние, остановился и снова начал просить подарки; ответ был тем же. Алеут вдруг «бросил» стрелу, ни в кого не попал и поехал прочь. Вслед аборигенам с судна и берега выстрелили из пушек и пистолетов{801}.

Атмосфера взаимного недоверия — вот что преобладало во время этой встречи. Следует напомнить, что на 1760-е гг. приходится пик напряженности в отношениях русских и алеутов. В 1763-1765 гг. на Умнаке и Уналашке происходила настоящая война. На Унимаке как раз в годы, предшествовавшие визиту Креницына, имели место не менее жестокие столкновения, еще раньше Пушкарев оставил недобрую память о русских на Аляске. Следствием этого была атмосфера враждебности или, по крайней мере, отчуждения и недоверия, в которой Креницын начинал контакты с аборигенами. Это отчуждение, вероятно, можно было преодолеть, проводя умелую политику. Однако в душе Креницына военный преобладал над дипломатом, забота о безопасности доминировала в ущерб иным потребностям, недоверие к туземцам лишало способности к экспериментам в налаживании контактов.

Для недоверия были серьезные причины. На островах русские столкнулись с иной дипломатической и военной этикой, которую воспринимали как «коварство», «непостоянность», «ненадежность». Креницын серьезно относился к предостережениям и Чичерина, и сопровождавших экспедицию промышленников и в этом же духе наставлял подчиненных. Например, в инструкции А.А. Дудину-большему о принципах отношений с туземцами от 22 августа 1768 г. он подчеркивает необходимость наличия готового к бою оружия и постоянной бдительности по отношению к «береговым людям»{802}. Бдительность [212] действительно была необходима: в октябре-ноябре местные алеуты неоднократно пытались переманить к себе толмачей{803}. Очевидно, что, обнаружив на своей территории группу русских и исходя из предшествующего негативного опыта, унимакско-аляскинские алеуты (катагае-гуки, по Левашову) охотно уничтожили бы пришельцев и вели соответствующую разведку. В дальнейшем, видимо, оценив обороноспособность русских, они временно оставили свои замыслы. Все это не исключало возможности мирных контактов: визиты туземцев давали для этого шанс. Однако чаще они избегали общения и сами явно боялись русских (вполне обоснованно, если учесть желание Креницына захватить аманатов). Со стороны же зимовщиков был слишком велик соблазн использовать «огненное оружие» (главное, по Чичерину, средство устрашения туземцев). И хотя угроза была реальной, меры предосторожности оказывались не всегда ей адекватны и лишь укрепляли барьер страха и отчуждения.

Неуместными были стрельба из ружей 12 ноября людей Чиненого по алеутам, покидавшим на байдарах свое селение, а также пушечные выстрелы 18 октября вслед туземцам, увозившим с собою шапку и рукавицу. Ночью 16 ноября один алеут подкрался к юртам зимовщиков, но был замечен и скрылся; для предосторожности выпалили в ту сторону «из пушки с ядром». В ту же ночь, услышав голоса ехавших по проливу алеутов, русские палили на звук из ружей два раза (алеуты «також крычали по сиучьи»). Всю зимовку почти ежедневно по ночам стреляли из ружей, а нередко и из пушки: «в предосторожность от алеутов», «в страх здешних жителей»{804}.

Однако если алеуты могли обойтись без Креницына и его людей, то последние не могли обойтись без алеутов. Команда нуждалась в свежей пище, да и привезенного продовольствия было недостаточно. Первая охота 29 сентября была неудачной (хотя видели оленей и медведей), затем уже охотиться, видимо, опасались. Ловили неводом рыбу, но улов почти всегда был мал. В декабре люди «стали ослабевать». Первым 25 ноября умер раненый казак. Началась цинга, число больных росло: в январе 1769 г. оно увеличилось до 22 человек. Креницын старался всех занять работой, однако компенсировать недостаток свежего провианта это не могло. Между тем туземцы не появлялись ни в декабре, ни в январе — начале февраля, когда «берега покрылись снегом и по проливу носило лед». Только 15 февраля байдарки с алеутами появились вновь, а 17-го аборигены пошли на контакт: близко подойти к судну они боялись, переговоры состоялись у мыса. Гости оказались приезжими издалека «для промыслу корму» (отсюда, наверное, их согласие на контакт, ставшее нехарактерным для местных) и признались, что сюда заехали из любопытства — посмотреть невиданное судно. За [213] пару ножей они дали два «небольшия кусочка» сивучьего мяса, обещав, «что всегда будут ездить, ежели их только не тронут». На следующее утро те же алеуты привезли еще пять кусков мяса за ножи и корольки. Затем контакты носили спорадический характер. 18 марта из идущих по проливу 17 байдарок только одна последовала призыву подойти к зимовью, но и сидевшего в ней алеута «вскорости отозвали назад». 24 марта некие алеуты привезли китовый жир и встретились с русскими (демонстрировавшими им заряженные пистолеты) у речки недалеко от судна, где за полученные корольки «жир чрез речку к нам переметали». Этим, собственно, контакты и ограничились. 3 апреля по алеутским байдаркам, замеченным ночью в проливе, был открыт огонь из ружей. Уже 11 апреля алеуты приехали только «выведывать, не умирают ли у нас люди». Им ответили, что все здоровы и не выходят из «юрт», чтобы не напугать гостей; просили привозить мясо. Между тем в конце апреля могли ходить только 13 человек. Росло число умерших. 11 апреля умер штурман Афанасий Дудин-большей, 23 апреля — штурман Сергей Чиненый, 1 мая — подштурман Конон Ларионов, 4 мая скончался первооткрыватель Умнака, Уналашки и Кадьяка Степан Глотов. Всего во время зимовки умерло 35 человек{805}. Это составляло половину команды Креницына. Положение было почти катастрофическим.

Иначе складывалась зимовка команды «Св. Павла». 13 сентября 1768 г., с учетом направления ветра, было принято решение идти на Уналашку, где 16 сентября «Св. Павел» вошел в зал. Игунок. Обследовав его двумя байдарами под командой штурмана Шабанова, в глубине залива нашли гавань, подходящую для зимовки. Встреченные туземцы вели себя дружелюбно{806}.

20 сентября судно было введено в гавань, которую Левашов назвал гаванью Св. Павла (впоследствии — Капитанская). Из-за недостатка «выкидного леса» для топлива и строительства жилья разобрали покинутую алеутскую «юрту». Как видно на рисунке Левашова (рис. 33), «юрта» строилась по образцу алеутских, с небольшим дополнением к традиционной конструкции — входом не сверху, а сбоку, через низкую пристройку{807} («сени» по Левашову){808}. Сходным [214] образом, вероятно, были устроены «юрты» на зимовке Креницына; их «покрывали травой, складывали дерном и засыпали землей»; была там сооружена и кузница («в горе»). Если в «юрте» Левашова гори? очаг, над которым свисают крючья (очевидно, для котлов), то в креницынских «юртах» были сложены печи из камней и глины, а к «командирской юрте» были тоже пристроены «сени»; кроме того, в ней были сделаны окна{809}. В «юрте» Левашова окон нет, только дымовые отверстия, но слева есть две двери, ведущие, очевидно, в примыкающие к основной «юрте» пристройки — одна из них видна на изображении внешнего вида «юрты». В плане «юрта» из-за пристроек имела крестообразную форму — это видно на плане зимовки «Св. Павла», где кроме «юрты» обозначена также кузница, сооруженная зимовщиками (рис. 34).

В отличие от Креницына, Левашову с самого начала удалось наладить стабильные мирные отношения с алеутами, прежде всего посредством взятия аманатов. По прибытии гукора на зимовку русские промышленники, действовавшие на Уналашке, привезли Левашову 8 «тоенских детей» в аманаты{810}. С конца сентября сами алеуты стали привозить детей в заложники: вначале это были дети 4 тоенов с о-ва Акутан, принятых с особым вниманием и щедро одаренных Левашовым, затем аманаты и с других островов. Аманаты имели возможность общаться с приезжавшими в гости родичами, привозившими свежую пищу, их отцы получали подарки{811}, детям-аманатам давали русские имена. Всего было взято 33 аманата{812}.

Вместе с тем Левашову удалось расположить к себе туземцев. Немалую роль здесь, очевидно, сыграли его личные качества: коммуникабельность и щедрость в сочетании с интересом к аборигенам. Сразу по прибытии судна алеуты в 26 байдарках привезли треску, палтусов, немного дров. На протяжении зимовки русские неоднократно получали свежую рыбу и китовый жир от алеутов, которых неизменно награждали подарками (завуалированный натуральный обмен){813}.

Несмотря на относительно регулярное поступление свежей пищи, что отличало зимовку «Св. Павла» от зимовки «Св. Екатерины», команде Левашова пришлось пережить немало испытаний. Еды все же не хватало. Началась цинга, число больных в мае составило 27 человек, хотя смертность от болезней все же была невысокой [215] (трое за всю зимовку). Источником бедствий была и погода: постоянные дожди, мокрый снег, ветер изнуряли людей, увеличивая число больных. Жилища, построенные из набранного с трудом и «почти гнилого» леса, оказались недостаточно прочными — они протекали, в ноябре-декабре сильным ветром несколько раз срывало или раз

Но он остаил и свою фамилию, а не только жизнь (утонув в реке Камчатке) на полуострове:

Креницыны
камчадалы-аборигены, жители Щековского острожка
В исповедальных росписях Нижнекамчатской Успенской церкви за 1812 г. в Щековском острожке значатся "камчадалы и домашние их" - 15 душ обоего пола, в том числе всего шесть мужчин. Вновь крещеные ительмены носили фамилии Мешковых, Глотовых, Креницыных, Поповых. Но уже в середине ХIX в. К. Дитмар, дважды проезжавший здесь, записал: "На северном берегу находятся остатки Щековского острога, теперь совершенно оставленного, но впору процветания Нижнекамчатска он представлял богатое и очень людное место".
http://www.npacific.ru/np/library/publikacii/historykam/istkam2-3.htm

Креницына Татьяна Васильевна
Вдова камчадала Щековского селения, 1812 г., 47 лет.
Дочь Ольга (9)
Камчатские росписи 1812 года Успенской и Николаевской церквей города Нижнекамчатска, РГИА ДВ, ф. 1009, оп.2, д. 4