Эта фамилия досталась камчадалам, по-видимому, от Семена Красильникова,
тульского купца, зверопролмышленника, организатора промысловых экспедиций в Русскую Америку Красильникова, как Трапезниковым и Чебаевым ( от Трапезникова и Чебаевского).
Купцы-зверопромышленники нередко нанимали на промыслы камчадалов, поэтому не удивительно, что они также могли участвовать в крещении, посещая послеления камчадалов для найма дешевых работников.
В истории Камчатки наиболее известен как раз зверопромышленник Сидор Красильников:
Камчадал. Промышленник компании тотемского купца Федора Холодилова. Обвинялся в убийстве купца. Участник Большерецкого бунта 1771 г.. ".
Если начать поиск "Сидор Красильников" в Интернете (хотя бы по адресу
http://yandex.ru/yandsearch?text=Сидор+Красильников&lr=78 ), то вы найдете много интересной информации о том бунте.
Иркутский историк (тогда еще студентка) Марина Василенко опубликовала в первом номере журнала "Северная Пацифика" за 1996 год очень любопытный материал, где, в частности, говорится и о судьбе Сидора Красильникова, "Бунт от сосланных злодеев..."
"Но далеко не все те, кто ушел из Макао, остались живы. В береговом госпитале на Маврикии «за болезнью» в ожидании своего последнего часа оставлены еще четверо. Среди них был человек, благодаря которому к бунту примкнули промышленные работники купца Холодилова. О нем практически нет сведений в литературе. И, тем не менее, он оказался вовлечен в описываемые события еще за два года до прибытия на Камчатку секретных арестантов. В следственных документах о нем говорится так: «находящийся под караулом по делу холодиловскому камчидал Сидор Красильников».
Но начнем по порядку. По мнению С. Вахрина, причиной бунта стал конфликт промышленников со своим хозяином тотемским купцом Федосом Холодиловым, который, чего-то выгадывая, три года (!) не отправлял их на промысел. А во время жестоких штормов приказал выходить в море. Судно разбилось. Промышленники вернулись в Большерецк, где и хорошенько припугнули хозяина, после чего купчину хватил удар, а они примкнули к заговору ссыльных.
На первый взгляд, все предельно просто и ясно. Но стоило углубиться в источники, как появились вопросы. Почему в материалах следствия не упоминается о подобном инциденте накануне бунта? Как могло случиться, что подштурман Софьин, проводивший «предварительное» следствие и скрупулезно занесший в реестры каждую мелочь, вплоть до ветхой сабли и железной кружки, «забыл» о купце, пострадавшем от рук злодеев? Все эти вопросы так и остались бы без ответов, если бы не уголовное дело, датированное 1768-м годом (то самое, «холодиловское»), опись которого хранится в Государственном архиве Иркутской области. Где само дело, да и сохранилось ли оно до наших дней — неизвестно. Но и опись документов, сделанная в Иркутской уголовной палате, позволяет прийти к некоторым выводам.
С. Вахрин совершенно прав относительно трех лет, проведенных промышленниками в Большерецке, только отнюдь не по прихоти хозяина, потому что к моменту большерецкого бунта он уже три года, как был мертв. Причем в описи вполне определенно говорится об умышленном убийстве, в котором обвинялись четверо: камчадалы Максим Чуркин, Михаил Новограбленный, Сидор Красильников и казак большерецкой команды Иван Васитинский. Но были ли причины и обстоятельства убийства именно такими, как описал их Сергей Вахрин? Возможно. Отсутствие самого «холодиловского дела» не позволяет ответить более определенно. (После смерти Федоcа все имущество формально перешло к его племяннику Алексею Холодилову, за отсутствием которого бывший тогда камчатским командиром капитан-лейтенант Извеков передал выброшенный на берег промысловый бот и, очевидно, его команду в полное управление холодиловскому приказчику Михаиле Чулошникову.)
Арестованные Васитинский и Красильников были оставлены в Большерецке, а Чуркин и Новограбленный отправлены в Охотск, возможно, для дальнейших допросов. Но следствие затягивалось и, чтобы охотским подушным плательщикам не приходилось на свои средства содержать арестантов, местное начальство решило отослать их назад, что и было сделано с первым же отправляющимся на Камчатку казенным кораблем. К месту назначения судно не прибыло: очевидно, потерпело крушение. Даже если кто-то из его команды и пассажиров и остался жив, установить это не предоставляется возможным. Примерно в то же время в Большерецке умирает третий арестованный — казак Васитинский. А Сидор Красильников в ожидании правосудия, которое почему-то совсем не спешило свершиться, содержится в Большерецке под караулом вплоть до апреля 1771 года, когда он примыкает к бунту и покидает Камчатку в составе команды «Святого Петра».
В описи сказано, что сделал он это «по наущению канцеляриста Портнягина». Кто этот человек? Какова его роль в судьбе Красильникова и в событиях бунта? В материалах следствия его имя встречается лишь несколько раз и никак не связывается ни с Беневским, ни с Красильниковым. Почему? Ответа нет.
Но и на Маврикии история Сидора Красильникова не кончается. Польский исследователь Эдвард Кайданьский утверждает, что он вернулся на Камчатку, долгое время благополучно здравствовал и в 1794-м (спустя 23 года после бунта) рассказывал о своих приключениях с Беневским польскому ссыльному. Возможно, существуют какие-либо документы, подтверждающие его возвращение. Но о них ничего не известно, а значит, нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть версию Кайданьского.
С отсутствием документов связана и другая проблема. Как известно, Иркутск был административным центром губернии, в состав которой входила и Камчатка. Поэтому иркутский генерал-губернатор А. И. Бриль по долгу службы был в курсе всех камчатских событий. Но не одно это связывает Иркутск с бунтом Беневского. Из семнадцати человек, получивших прощение императрицы и вернувшихся на родину, девятерым местом жительства был назначен Иркутск. Здесь теряются следы восьмерых промышленников, товарищей Красильникова, бывших свидетелями убийства Федоcа Холодилова и участниками убийства Григория Нилова. Эти люди могли многое рассказать, а возможно, и рассказывали иркутянам о своей жизни в Большерецке, о тяготах промысла и опасностях морского пути, о предательстве Беневского, о далекой неведомой Франции, о том, как один за другим умирали люди из экипажа «Святого Петра», и как оставшиеся в живых со страхом ожидали, кто будет следующим. Они многое могли рассказать. К сожалению, мы не знаем что и как, мы даже ничего не знаем об их дальнейших судьбах. И может случиться, что никогда не узнаем: иркутский пожар 1879 года уничтожил ценнейшие документальные свидетельства. Из материалов дела известно лишь то, что бывшие холодиловские промышленники были определены в иркутское купечество. Но для этого необходим значительный имущественный ценз, а при отправлении из Петербурга они получили только самое необходимое: рубашки, валенки, тулупы, шапки".
